Обрученные судьбой - Страница 140

140

Пытает! Это слово промелькнуло в голове Ольги огнем. Неужто поднимут руку на старую женщину? Неужто нет у черноволосого ляха сердца вообще? Ольга быстро поднялась с постели и, убедившись, что ее одежды в порядке, а волосы надежно прикрыты от чужих глаз, направилась вон из сруба. Она не знала, отчего ее так настойчиво гнало вперед сердце, не знала, как сможет помочь игуменье, коли ее опасения сбудутся. Не знала, но упрямо шла вперед, повинуясь внутреннему зову. Катерина же едва поспевала за ней, про себя умоляя всех святых, чтобы ничего более худого в скиту не свершилось. Разве не довольно с них того горя, что так нежданно обрушилось на них прошлым вечером?

Ольга обошла сруб с другой стороны, заметив, где именно во дворе был ляшский пан, его люди и матушка Полактия, что стояла перед паном, гордо подняв голову. Ольга знала, что той это нелегко дается ныне, ведь та давно мучилась болями в спине. Оттого и стул в келье игуменьи, где та вела монастырские приходские книги, был с высокой резной спинкой, на котором сейчас так вольготно расположился ляшский пан.

А обошла Ольга двор оттого, что именно отсюда могла подойти тайно, со спины собравшимся во дворе ляшским людям, а от глаз матушки она была надежно скрыта высокой спинкой стула. Да, Ольга знала, какой грех творит, но и не последовать голосу, что звучал ныне в ее голове и умолял разузнать таким образом хотя бы что-либо, не могла. Она обязательно понесет покаяние за него позднее, когда жизнь в скиту снова пойдет как ранее. А в том, что так и будет у Ольги сомнений не было — даром что ли уже убрали со двора убитых и погребали их на кладбище, даром разгребали ныне сестры останки церкви, искали хоть что-нибудь уцелевшее, складывая в другую сторону то, что осталось от сгоревших черниц.

За спиной тихо ахнула от чего-то Катерина, и Ольга метнула на нее суровый взгляд, мол, молчи, не выдай меня. Та кивнула в ответ и так же аккуратно, почти след в след пошла за Ольгой, что медленно направилась к небольшой группе во дворе.

— Я тебя в который раз спрашиваю, старая ведьма, — донеслось до Ольги, и она тут же остановилась, прислушалась к разговору, что велся недалеко от места, где она была. — Последний раз! Кто та женщина, что в доме с кельями лежит? Мне сказали, ты ей речи вела о ляхах. Что именно ты ей говорила?

Но матушка Полактия не поднимала головы, все так же смотрела в землю у себя под ногами и молчала.

— Добже! Добже! Не желаешь, знать, говорить? Я скит твой сберег, как мог, я твоих монашек сохранил. Разве неможливо мне ответить на несколько вопросов за то? Или ты хочешь, чтобы я по-другому с тобой говорил? Силой? У меня есть человек в почете, что умеет даже таким упрямцам языки развязывать. Хочешь, чтоб я кликнул его, старая ведьма? Уж с рассвета почти сидим тут, а толку нет!

— За блудницей, знать, своей пришел? — вдруг подняла голову матушка Полактия, и Ольга поразилась тому яду, что прозвучал в ее голосе. — Я тебя сразу распознала, лях. И вправду — бесовские глаза у тебя, а сам ты дьявол! Дьявол, Богом проклятый!

— Ага, знать, ведаешь ты, кто я! — казалось, пан даже не обратил внимания на слова игуменьи, от которых у самой Ольги дрожь холодная пробежала по телу. — Знать, прав я в своих домыслах! Знать, верно мне глаза мои сказали!

— Не знаю, что тебе глаза твои сказали, — процедила матушка Полактия. — Не читаю я в главах чужих, то не мой удел. А что до белицы той, то Ольга, дщерь Василия, из рода Острожских по мужу, что под Псковом.

— Под Псковом? Не далековато ли занесло ее? — едко спросил черноволосый пан, по игуменья не смутилась от иронии, что прозвучала в его голосе.

— Я таких вопросов не задаю. Куда род решил послать, туда и отправил. А род ее от нее отказался.

Черноволосый пан вдруг резко поднялся на ноги, и Ольга отшатнулась испуганно. Ей показалось, что сейчас он обернется и заметит ее, притаившуюся за его спиной. Или кто другой из его людей на нее взгляд кинет. Но нет — не заметил ее никто, все смотрели на игуменью.

— Отказался? Тогда я ее с собой забираю нынче же! — Ольга едва сдержалась, чтобы не вскрикнуть при этих словах. Только тихий стон сорвался с ее губ, еле различимый для уха человеческого. — Ежели она — Ольга из рода Острожских, вдова боярская, то никто чинить препятствий тому не будет, отказались же. Ежели та, о ком думаю, ежели Ксения, боярыня Северская, то и тут никто за нее не встанет — сгинул муж ее в конце весны этой. Так что…

Но договорить он не успел. Вдруг упала на колени игуменья, будто сноп скошенный, застонала глухо. Вскрикнула в голос Ольга, не сдержавшись от увиденного, а за ней и Катерина испуганно. Обернулись на них ляхи в тот же миг, заметила их и матушка Полактия, резко подняв голову.

— А! Ты! Блудница! Подстилка ляшская! Из-за тебя все! — а потом застонала снова, стиснув зубы, чтобы не вырвалось крика, что так рвал грудь ныне. А после вдруг поднялась с колен, выпрямила спину, бросила в сторону Ольги взгляд полный ненависти, что ожег ту огнем. — Забирай, лях, свою блудницу. Не место ей в скиту. Не желала я брать ее, но умолял он меня в грамоте, вот и оставила. А теперь забирай ее, лях, от греха подальше. Не то сама за ворота выкину, как дрянь последнюю, не взгляну на родство ее именитое.

Матушка Полактия обошла удивленных ее речами ляхов и, пройдя несколько десятков шагов, упала на колени подле пепелища, что некогда церковью было, зашептала что-то себе под нос, стала класть поклоны. Ольга же, очнувшись от морока, в который погрузили слова игуменьи, бросилась к ней, обегая направившегося к ней черноволосого пана, избегая его протянутой руки, что так и норовила поймать за платье.

140