Обрученные судьбой - Страница 210

210

Так уже бывало неоднократно после их ссор. Она уходила к себе, молча, гордо неся золотую корону своих волос, распрямив спину. А Владиславу ничего не оставалось, как усмирить свою собственную гордыню, и следовать спустя время за ней, зная, что она уже остыла, забыла о ссоре. Он понимал, что упустил некогда момент, когда надо было стукнуть кулаком, заставить ее признать собственную неправоту, но его всякий раз останавливал тот факт, что кроме него, у Ксении в Замке нет других защитников, что его гнев на нее только усугубит ее одиночество, в котором она сама себя заточила. И Владислав снова и снова шел к ней, склонив голову, с горечью осознавая, каким слабым он стал из-за любви к ней, каким уступчивым.

Но в это раз этого не будет! Довольно! Он не мальчик безусый, чтобы бегать за девицей. Отныне все станет по-иному. Ведь коли он сам осознает свою слабость, другие также могут заметить ее, а слабый ординат…

— Нет, — отрезал Владислав, глядя в глаза дяди. — С панной паненка Малгожата Ясмич. К ночи точно должны вернуться.

А в душе уже разливался медленно гнев на Ксению. Мало того, что она сама где-то бродит по холоду, наказывая скорее себя, чем Владислава. Она еще с собой таскает тягостную Марысю, жену Влодзимежа. Вон как тот хмурится и глядит в распахнутые ворота брамы, будто надеясь, что сейчас в них войдет его жена.

Оттого Владислав оттягивал выезд в город своей свиты и едва успел в костел до заката, когда бискуп Сикстуш уже в полном облачении выходил к собравшимся в храме прихожанам, чтобы начать праздничную мессу. Он занял свое место, полагающееся ему по статусу — за резным ограждением, в числе первых скамей, но мысленно был не в стенах костела, повторял за остальными слова и движения. А потом обернулся отчего-то назад к сидящим позади него шляхтичам из его свиты и неожиданно для самого себя встретился глазами с румяной от морозца Марысей, в православии бывшей Катериной. Та смущенно улыбнулась пану, склонила голову. За ней Владислав приметил вишневый чепец Малгожаты, что склонила голову в благоговении, повторяя слова псалма.

Когда женщины Ксении успели войти в костел? Когда они присоединились к вигилии? И если они тут, то где сама Ксения? Отчего-то душу вдруг захлестнул страх, который так часто терзал его пару месяцев назад, вспомнился сон о своем пустом и холодном ложе. Даже голова пошла кругом при мысли о том, что он не ведает, где она и что с ней. Неужто одна отправилась в Замок? Или до сих пор бродит где-то в сгущающихся сумерках, что уже заглядывали в узкие окна костела? Вспомнилось, как когда-то отправилась на прогулку в Белобродах его сестра, его Ануся, ушла и никогда не вернулась обратно.

И тут, прежде чем Владислав сам осознал, что делает, он поднялся на ноги, распахнул дверцу ограждения и широкими шагами направился вдоль прохода к выходу. Тут же сбился с такта хор, постепенно замолчали прихожане, растерянно наблюдающие его уход. Только бискуп не сбился — все также размеренно и громко его голос разлетался по костелу, словно его ничуть не удивила выходка Владислава.

Уже на ступенях Владислава схватили за рукав.

— Что ты творишь? Ты куда? — прогремел голос Ежи. Он держал Владислава так крепко, что тот даже на миг едва не потерял равновесие, не оступился на ступенях. — Сдурел совсем?

— Я должен уехать. Я вернусь, — отрезал Владислав, глядя в сторону Замка, возвышающегося на холме вдали за городом.

— Я сам могу съездить. Возвращайся в костел, — пробурчал Ежи, но Владислав только головой покачал в ответ. Он сам должен убедиться, что Ксения в замке. Только это способно погасить те всполохи страха, что так бесновались в его душе сейчас.

Стражники у ворот брамы сказали Владиславу, что панна вернулась в Замок еще на закате солнца, сразу же из того отбыли в костел на вигилию, и клещи, сжимающие его сердце, ослабли, облегчая дыхание. А злость наоборот захватывала его все больше и больше, особенно когда, следуя словам служанки, отправился в поварню, где и застал Ксению.

Она была так хороша, разрумянившаяся от огня в большом очаге, в простом платье, без лишних украшений, с волосами, заколотыми на затылке, свободно спускающимися золотыми прядями по плечам. Она смеялась, открыто и заливисто, перебирая ярко-красные ягоды в мисках, стоящих на деревянном столе перед ней. Ей вторили и служанки, что также возились с клюквой, и парнишка-поваренок, выставлявший в печь хлеба. А смеялись они, видно, шутке пана Тадеуша, который расположился на стуле напротив Ксении и, раскачиваясь, рассказывал тем нечто забавное.

Такая благостная картина! Но ее вид только добавил дров в огонь ярости, полыхающий в груди Владислава. Ксения, поднявшая глаза в проем распахнувшейся двери, тут же смолкла, заметив, как черны нынче глаза шляхтича, вцепившегося пальцами в косяк. Тут же к двери обернулись все, кто был в поварне: служанки и поваренок со страхом в глазах, пан Добженский — настороженно.

— Все вон! — коротко приказал Владислав. Эти тихие, но полные невысказанной угрозы слова заставили слуг побросать свои дела и поспешить прочь из кухни, протискиваясь бочком мимо пана, стоявшего в дверях. Пан Добженский взглянул на побледневшую Ксению и даже с места не двинулся, глядя, как сверкают от ярости глаза Владислава.

— Виреи {6} не сломай, — тихо произнес он, пытаясь отвлечь на себя Владислава, но тот даже головы не повернул к нему — по-прежнему глядел на притихшую Ксению, опустившую глаза в миску с ягодами, будто ничего интереснее в тот миг для нее не было.

— Я же сказал, вон отсюда!

210