Обрученные судьбой - Страница 216

216

— Он приходил в скит? Михась приходил в скит?! Тем же вечером, как мы уехали? — Большие глаза Ксении и без того стали такими огромными, как круг луны, что висел ныне над их головами. Она покачала головой, словно не веря тому, что услышала. Подумать только — промедли хотя бы на день Владислав… или Михась приди ранее, то она встретилась с братом. А потом помрачнела — поняла, что тогда в итоге ждало ее: страшная для нее битва между братом и любимым. И пусть тогда она не понимала бы, кто стоит друг против друга, но после, спустя время, жестокое осознание все равно настигло бы ее. Смерть одного из них — жестокая кровавая рана для нее, которой не суждено будет затянуться даже со временем.

— О Господи, избавь! — перекрестилась Ксения, а потом вдруг прижалась с размаху к его груди, обхватила крепко, прислоняясь щекой к мягкой ткани жупана. Он коснулся губами ее волос, неприкрытых тканью чепца, провел ладонью по ее голове, а потом обхватил ее в объятии, прижал к себе.

— Ты зря сказала про Смоленск за столом, — прошептал Владислав, прижимаясь подбородком к ее макушке. — Эта крепость стала костью в горле у Жигимонта. И есть те, кто не простят тебе твоих слов.

Он не стал добавлять, что при первой же удобной возможности эти слова будут переданы королю. Как и то, что ординат Заславский сделал своей женой схизматичку. И это тогда, когда король, яростный в своей вере католик, руками Потия {3} так тщательно уничтожает схизму!

— Московия не покорится! — упрямо повторила слова, сказанные за столом, Ксения, словно желая оставить в этом вопросе последнее слово все же за собой. Владислав же тихо рассмеялся в ответ.

— Мне нет никакого дела до того, удержит ли Жигимонт власть над Московским царством или нет. Все, что важно для меня нынче — это папское разрешение да эта земля, что вокруг. А остальное… это так далеко. Просто прошу тебя — постарайся удержать слова, что так и рвутся с языка. Многие, кто сидит подле тебя — отныне твои люди, а не враги, — а потом потянул ее за руку прочь со стены. — Пойдем, дядя желает видеть тебя. Вы же так толком и не сделали знакомство.

Бискуп ждал их в своих покоях, таких схожих с комнатами Ксении: небольшая комнатка-приемная, из которой вела распахнутая дверь в спальню, где уже суетились слуги, готовя епископу ложе. Сам Сикстус читал, сидя в кресле у камина за маленьким столиком, на котором были разложены многочисленные бумаги и книги. Он поднял голову, когда в комнату ступили Владислав и Ксения, улыбнулся одними уголками губ. Глаз эта улыбка так и не коснулась, впрочем.

Он показал кивком Ксении на низкий табурет, что по его знаку тут же поставил у его стола слуга, а потом обратился к Владиславу:

— Я не смею тебя задерживать ныне, Владусь. Ступай отдыхать, ты видно, утомился после ночи бдения и этого дня, — а потом, после ухода Владислава, положил книгу, что читал, когда в его покои ступили визитеры, откинулся на высокую спинку, складывая руки перед собой, переплетая длинные пальцы. Тускло блеснул в всполохе огня перстень, словно напоминая Ксении о ее давешнем проступке. Она отвела взгляд в сторону и невольно посмотрела на страницы книги, что лежала поверх бумаг, с удивлением распознала буквы кириллицы, что показывал ей когда-то отец Макарий.

— Острожская Библия, — произнес епископ, заметив направление ее взгляда, а потом пояснил, видя ее удивление тому, что читает книгу еретической для него веры. — Я же должен знать своего opponentis {4}. Полезно знать самую суть того, с чем предстоит столкнуться. Ты ведь не читаешь? Нет, не обучена, отец Макарий говорил мне. А стоило бы выучиться. Когда не хватает мудрости, ее можно почерпнуть из книг. Ты не возражаешь мне? Боишься меня?

— Иногда мудрость можно взять и из слов, — проговорила Ксения, смелея в своих речах, забывая о волнении — отчего-то расположившись к этому мужчине, что смотрел на нее так внимательно, и чей голос звучал так убедительно. — Потому я слушаю.

— Отрадно слышать то, — проговорил бискуп. — Ты меня удивляешь. Я всегда знал, что не стоит судить о книге по богатству ее обложки, — он помолчал немного, а затем продолжил. — Я слыхал, ты играешь в шахматы, легко обыгрываешь в словесные игры не только девиц, но и некоторых панов. Да и нынче так ловко ответила пану Юзефу. Дивно то для московитской девицы! Ты мне пани Элену напомнила тем. Та тоже остра была на язык. Так и вспыхивала, как огонь, ежели что не по ней было. Вот только этот огонь и спалил дотла все, что было меж ней и братом моим, оставив на память только рубцы от ожогов, — и снова неожиданный переход к другому вопросу. — Патеры {5} часто читаешь, панна? Посты блюдешь? В вере своей верна до сих пор? А грехи свои кому исповедуешь? Или так и ходишь с темной душой? Быть может, оттого и мечешься, что грехи снять с души твоей некому? Грехи, как оковы, как камни тяжелые, человека к земле тянут. Тяжело человеку без духовника.

Ксения кивнула, соглашаясь с ним. Вместе с благостными воспоминаниями пришла другая память — темная, о которой даже думать не хотелось порой, которая прошлой ночью все же сумела ворваться в мысли. Память о том, что не каждому откроешь, память о грехах тяжких, что сотворила она своими руками, о мыслях грешных, о помыслах скверных. Да и стыд покоя не давал порой — все же без отеческого благословения ушла из родной земли, а по поверьям людским нет счастья тому, над кем нет слова родительского.

— Род Заславских идет от сына великого князя Гедимина {6}, который когда-то получил в удел эти земли, — снова переменил тему беседы бискуп, отвлекая Ксению от мыслей тягостных. — Род древний и знатный, богатый род. Много земель во владении. Много сел и городов, много людей. Все должно остаться в ординации — это священный долг Владислава перед предками, что издавна владеют этой землей. Земли не должны быть делимы или отданы другому роду по купчей крепости {7}, а переданы только сыну и только приумноженными, но не менее того, — Ксения так задумалась, заслушавшись речью бискупа, едва не пропустила резкий вопрос. — Зачем панна за Владиславом поехала земли польские?

216