— А отчего бы и нет? — переспросила Ксения. — Мне так благостно в ее доме, под образами знакомыми.
— Не ходи туда боле, не надо, — твердо сказал он, и она распознала приказ, поняла, что отныне ей ход заказан в лесную избу.
— Отчего? Оттого что ее считают ведьмой? — не могла не спросить Ксения, сжимая иглу в раздражении.
— Поэтому также, — кивнул Владислав. — Поберегись дразнить людей, доле уже делала то.
И она не стала спорить, только склонила голову в знак согласия, принимая его решение. Он удивленно посмотрел на нее, будто ожидал от нее возражений, а потом поднялся с низкого табурета, на котором сидел, прошел в соседнюю горницу и вернулся обратно с небольшим ларцом в руках. Поставил его на стол возле Ксении.
— Забери себе, драга. Это мати моей. Думаю, она не стала бы возражать то, что тебе отдаю.
Владислав откинул крышку ларца, откинул тряпицы, которые надежно укрывали спрятанное от пыли и лишнего взгляда, и Ксения даже приподнялась в удивлении, заметив святой лик, а потом дрожащими руками достала из ларца дар, разложила на столе, едва скрывая свою радость. Это были оплечные {1} образа в киоте, с большими венцами из золота и с жемчужной обнизью по ободку, со сканными {2} золотыми окладами.
— Можешь забрать с собой в Замок, — проговорил Владислав, чувствуя, как замирает сердце от ее слез, что ручьями полились по лицу при виде ликов. — И боле не ходи к повитухе.
Ксения только обняла его, прижимаясь всем телом к нему, пряча свое заплаканное лицо у него на плече. В ее груди разрывалось от счастья и огромной любви сердце. Она понимала, что значит, для него этот дар, и насколько он отдаляет Владислава от его мечты, что когда-нибудь она разделит с ним не только жизнь, но и веру.
— Я так люблю тебя, — прошептала Ксения, едва слышно, и он легко коснулся губами ее макушки, погладил ее мягкие косы.
— Мне так благостно здесь! — тем же вечером, когда они лежали в постели, а за окном по обыкновению гуляла снежная вьюга, прошептала Ксения, целуя Владислава в плечо, а потом прижалась щекой к его груди, прислушалась к стуку его сердца. — Так бы и осталась тут, в Белобродах!
— Мы и так тут пробыли столь долго, — возразил ей Владислав. — Уезжали вон, на тыдзень, а пробыли чуть ли не до самого Адвента начала.
Ксения обняла его крепче, обхватила теснее руками, вздохнула недовольно.
— Как жаль, что мы не можем остаться тут навсегда! Мне так хорошо здесь… с тобой.
— Если со мной, то должно быть хорошо в любом месте, — не мог не заметить Владислав на это, и замер, выжидая ответ. Но только очередной тихий вдох послышался в тишине — Ксения предпочла промолчать, обдумывая предстоящее возвращение в Замок. Ну и пусть, им не суждено жить и растить детей тут, в этом небольшом деревянном доме в Белобродах! Они же смогут сюда возвращаться всякий раз, когда захотят побыть наедине. В конце концов, это всего лишь один день пути!
За пару вечеров до утра предполагаемого отъезда, когда непогода снова стучалась снежными пригоршнями в толстое оконное стекло, Владислав принес еще один небольшой ларчик в спаленку, где Ксения нежилась в мягкой постели, кутаясь в одеяло по плечи, еще не привыкшая к собственной наготе. Она до сих пор удивлялась Владиславу, который мог, ничуть не смущаясь ее присутствия, выскользнуть из постели и добавить дров в очаге. Вот и сейчас он, совсем не стыдясь своего обнаженного тела, присел на край кровати, поставив перед собой ларец.
— Владислав! — бросила Ксения ему край одеяла прикрыться, и он со смехом подчинился ее требованию, склоняясь к ней и целуя ее в губы.
— Мне так нравится, как ты краснеешь! — прошептал он, слегка прикусывая ее пухлую нижнюю губу. — Ты становишься такой… миленькой…
— Миленькой! — фыркнула Ксения, принимая недовольный вид, и он щелкнул ее по носу, чтобы не задавалась. Миленькая — неплохой комплимент для панны, разве нет?
— Я обещал тебе передать это, — произнес Владислав, открывая взгляду Ксении содержимое ларца, крышка которого была богато украшена серебряной сканью. — Обещал, что ты пойдешь к венцу только в том. Как и желала моя мати.
В ларце лежали женские украшения. Золото и серебро, разноцветные камни поблескивали в всполохах огня, будто подмигивая Ксении из глубин ларца. Владислав сначала достал лежащие сверху серьги из серебра и эмали белого цвета, богато усыпанные жемчугом, приложил их к ушам Ксении.
— Под твое платье, что шьется к Рождеству, — прошептал он, улыбаясь, словно отрок, дорвавшийся до сластей. Потом бросил их на постель, потянулся к следующему предмету — диадему с несколькими кроваво-красными камнями. Он была словно сделана из переплетений тонкой золотой паутины, на которую упали каплями рубины — один самый большой по центру и несколько поменьше по обе стороны от него. По центру от большого камня на тонкой золотой цепочке спускался на лоб небольшой грушевидный рубин в золотой оправе.
— Мой прадед заказал это для моей прабабки в качестве свадебного дара, — проговорил Владислав, опуская на голову Ксении украшение, расправляя локоны на ее обнаженных плечах. — Многие невесты Заславских шли к алтарю именно в ней. И я бы очень хотел, чтобы в ней пошла к алтарю ты, — он провел ладонями по ее плечам, потом далее по рукам до самых пальчиков, которые захватил в плен и поднес к своим губам, не отрывая глаз от ее лица. — Ты так красива, моя драга. Я не устану никогда повторять то. Не диво, что ты стольких пленяешь в свои сети, не диво, что люди…
Он осекся, и снова его лоб пересекли две глубокие складки, снова в его голову пришли неприятные мысли. Ксения выпростала ладонь из его пальцев, провела по его щеке ласково, и Владислав будто очнулся, улыбнулся ей.