И произнося патеры, стоя на коленях перед высоким распятием, что он возил с собой в поездках, епископ не знал, что в это же самое время, тихо роняя слезы, на коленях стоит и Ксения под темным куполом православной церкви. Храм не был похож на те, в которые она ходила в Московии. Не было аккуратных и воздушных «луковичек» куполов, не было позолоты и ярких красок при росписи стен и потолка. Но зато здесь были образа, к которым она так привыкла, тихо потрескивали тонкие свечи, горящие в светильниках перед святыми ликами.
Она ужасалась увидеть укор и осуждение во взгляде священника, который аккуратно отворил ворота грубо сколоченного тына, окружающего затерявшуюся в глухомани леса небольшую церквушку. Но его глаза были полны только любопытства и внимания, в них совсем не было страха перед суровыми гайдуками, что кричали на него в голос, требуя пропустить сани панны внутрь.
Иерей отказался это сделать, упирая, что на двор церкви нельзя животным, и тогда один из гайдуков размахнулся и хлестнул его плетью, вырвав тем самым Ксению из того полусна, в котором она пребывала со вчерашнего дня. Под удивленными взглядами гайдуков она выскользнула из саней и на коленях поползла к священнику, замершему в воротах, крестясь и кладя покаянные поклоны. Иерей широкими шагами пошел к ней навстречу, остановил ее.
— Грешна я, отче, — прошептала Ксения, когда он положил руки на ее плечи, останавливая ее поклон. Под понимающим и ласковым взглядом из голубых глаз снова потекли слезы.
Она боялась, что он отстранится от нее, откажется принять, скажет, что недостойна она пересечь порога святого, но священник поднял ее с колен и поманил за собой, без лишних слов угадав то смятение, что терзало ей душу. У самого порога она снова упала на колени, поползла внутрь церкви до аналоя, ощущая, как медленно отступает ужас, как уходят сомнения. Словно крылом, укрыл ее от всего зла, что оставила Ксения за порогом, епитрахилью иерей.
— Что ты желаешь исповедовать перед ликом Божьим? — спросил священник после молитвы, и она рассказала тогда все, открыв свою душу, как ни открывала никому до того. Разве что Владиславу… Но ведь и от Владислава у нее были тайны, и от Владислава она скрывала некоторые мысли и намерения, разве нет?
А тут же открылась полностью, как и должно на исповеди, чувствуя, как освобождается душа, становится такой легкой, что самой Ксении начинало казаться, что вот-вот она поднимется с колен и вспорхнет прямо под купол.
— Выйдя отсюда, впадешь ли в грех блуда сызнова? — и это было основным вопросом на той исповеди, ведь каясь во многих грехах своих, Ксения запнулась именно на этом. Сможет ли она отказать Владиславу в плотской любви? Сумеет ли удержать себя, когда только от одного его взгляда она чувствует огонь в душе и теле? — Без таинства венчания не должно с мужем жить, а приложиться к чаше с еретиком латинянином невозможно. То есть предательство церкви, предательство Христа. А уж после заключения Унии экзарх тем паче не даст своего благословения на то. Или отпасть от церкви решила? В ересь уйти?
Ксения отвела глаза в сторону от его пытливого взгляда, уже стыдясь в глубине души тех мыслей, что когда-то пришли в голову. Сменить веру… подтверждались ее опасения, что нет худшего греха для православного человека, как веру переменить. И, несмотря на ту легкость, что была ныне в душе, снова стала набегать тень на ее лицо.
— Не ведаю я, как поступить мне должно, — прошептала она, сжимая ладони в волнении. — Будто по чаще лесной блуждаю, не вижу пути верного. Не сохранить мне веры, вон сколько грехов по неведению совершила, за что приму без ропота любое искупление. Как быть мне? Подскажи. Как удержаться в вере, но остаться верной своему сердцу, что так и тянется к латинянину? Моя любовь — грех…
— Нет, ты ошибаешься, разве дар Божий может быть грехом? Любить нам завещал Христос, вспомни писание, — мягко возразил ей священник. — Сложное испытание послал тебе Господь, панна, и как бы ни желал я того, а дать тебе совета и направления не могу. Ибо разрывается душа моя, как и твоя ныне. Быть тебе с латинянином в браке недопустимо. Не должно мужчине православному с женщиной еретичествующей соединяться, ни православной женщине с мужчиной еретиком сочетаться. Таков закон. На семи столпах стоит богоугодный брак, и четвертый из них — общая святая вера. Как иначе сохранить единство в браке, коли нет его в основах? Как духовный пастырь, я должен напомнить тебе, что нет другого пути для жены, как за мужем идти. Да прилепится плоть к плоти..! Раз пошла и в земли эти, то и принять должна те законы, по которым муж живет. Но как служитель церкви истинной, я должен сказать тебе — отринь мысли о впадении в ересь латинянскую, ибо это путь от заповедей святых, путь к анафеме. «Не преклоняйтесь под чужое ярмо с неверными, ибо какое общение праведности с беззаконием? Что общего у света с тьмою?», вот слова апостола Павла. Как служитель церкви, я обязан склонить тебя к искуплению грехов твоих в месте святом, в обители. Ведь только там порой можно обрести и покой, и прощение, обрести искупление за проступки, что так тяготят твою душу. Не должно было тебе покидать стен монастырских, вернуться надобно было в обитель, пусть и не в землях Московии.
Священник замолчал на миг, обдумывая то, что произнес недавно, и в церкви повисла тишина, нарушаемая лишь редким треском свечей перед образами. А потом он протянул руку и положил ладонь на прикрытую тонкой тканью голову Ксении, принуждая ее снова взглянуть на себя.
— Я был рожден в этих землях, панна, я был рожден на шляхетском дворе. Истину говорю тебе — нет будущего общего у пана Заславского и панны из земель Московии в глазах остальных. И я не вижу его. Законы человеческие подчас идут вразрез с волей Божьей, становясь препонами на пути. Только сильные духом и верные сердцу сумеют преодолеть все испытания, что посылает Господь. И молись. Молись, и Господь укажет тебе его, зародит в сердце твоем!