Обрученные судьбой - Страница 265

265

Мария лежала в постели, бледная, перепуганная теми болями, что нежданно прихватили низ живота этим утром, но видеть Ксению была рада и отмахнулась от ее извинений за обиду, что та нанесла ей давеча. Они долго говорили, незаметно для самих себя, вернувшись в воспоминаниях в прошлое, когда проводили этот день вместе с родичами своими, празднуя святой праздник.

— Ты скучаешь по своему роду? По отчей земле? — спросила Марию Ксения.

— Не часто. Ныне у меня другая жизнь. Что толку воскрешать былое? — ответила ей та, поглаживая круглый живот. Ей вовсе ни к чему было вспоминать прошлое, в том она не кривила душой. Что было в былом? Только худое — побои тятеньки, тяжелая работа по дому и в поле, а потом и вовсе скит, где ей было суждено таять со временем, хороня свои желания и тоску по иной жизни. Тут же, ныне она счастлива — у нее есть супруг, которого послал ей Господь за все муки, перенесенные той страшной ночью, у нее будет скоро первенец, что так рьяно порой толкался в животе. — Что толку вспоминать о худом, когда перед глазами такая благость?

Проговорила и обернулась к Ксении, желая узнать ее суждение о том. Да только молчала Ксения, погрузившись в сон, уронив голову на скрещенные на поверхности постели руки. Она не спала пару ночей, проведя их за молитвами и в храме на службе, оттого даже сама не заметила, как легко соскользнула в сон. Даже не в сон, а некую дрему, обрывочную, странную. Мелькали перед глазами лица Ежи, бискупа и священника православного храма. Слышались обрывки фраз, отдельные слова.

«…не дано Господом. Только подобное создает подобное..», говорил епископ холодно. «…нет будущего общего у пана Заславского и панны из земель Московии», вторил ему священник. А Ежи отчего-то настаивал яростно: «Коли шляхтич клялся в верности, то верен будет до самого конца. А коли шляхтич полюбил, панна, то на всю жизнь, до гробовой доски. Запомни это, панна, запомни!» А когда ее уже трясли за плечо, пытаясь пробудить от этого беспокойного сна, вдруг снова прошептал в самое ухо отец: «Сердцу своему верна будь…»

— Панна! Панна! — приговаривала Малгожата, сжимая ее плечо. — Панна! Панна просила позвать ее, когда шляхта разъезжаться станет.

Ох, как тяжело же было подниматься на ноги, затекшие от неудобной позы! Как гудела протестующе голова, и резало в глазах при взгляде на яркое пламя свечей! А потом Ксения поняла, что это гул вовсе не в ее голове, что со двора идет, несмотря на толстое стекло окна. Так и есть, убедилась она, выглядывая, шляхта уезжала из Замка. Паны что-то бурно обсуждали, ожидая, пока с подзамча приведут оседланных коней, пока соберутся в дорогу гайдуки, что приехали с некоторыми из них.

Ксения вытерла внезапно вспотевшие ладони о бархат подола платья, решительно направилась прочь из спаленки Марии. Малгожата едва успевала за ней быстрым шагом.

Световой день подошел к концу. Зимние густые сумерки медленно вползали в Замок, наполняя коридоры тенями, заставляя Ксению напряженно вглядываться перед каждым шагом, чтобы не оступиться и не упасть на каменный пол. Тяжелое дыхание спешащей следом Малгожаты придавало этим теням, окружающим Ксению, пугающей мрачности.

Когда Ксения наконец спустилась в залу из башни, где были покои Марии, та была почти пуста. Только холопы оглянулись на нее, занятые тем, что поджигали свечи в подвесных светильниках, прогоняя прочь прокравшуюся вместе с сумерками темноту. Показалось ли ей или они действительно скользнули по ней теми же взглядами, что она встретила, впервые перешагнув порог Замка? Смесь холода, неприязни и… да, именно осуждения.

Она не стала спрашивать слуг о Владиславе, зашагала прочь, путаясь в подоле платья, сжимая руки в волнении. Именно оно гнало ее прочь ныне так стремительно, именно оно заставляло сбиваться дыхание.

Владислава Ксения встретила во дворе. Он принимал из рук конюха поводья своего валаха, другой рукой уже ухватившись за луку седла.

— Владислав! — окликнула его Ксения, сбегая по ступенькам во двор, едва не поскользнувшись на ступенях, покрытых кое-где тонкой коркой льда. Он вздрогнул от ее окрика, будто не ожидал его услышать, будто позабыв о том, что она должна быть в Замке. Оглянулся, и Ксения замерла на месте, скорее сердцем чем зрением разглядев в нем скрытую боль и обиду, но быстро опомнилась, подошла к нему, тронула бархат рукава его жупана.

— Владислав! — прошептала она. Губы его дрогнули, словно хотели улыбнуться, да не смогли. Слишком сильна была та смесь эмоций, что разрывала ныне сердце.

— Я проедусь, — глухо сказал он, снимая ее пальцы с рукава. — К ужину вернусь…

А потом, не дожидаясь ее ответа, отстранился, занял место в седле валаха, аккуратно придерживая того, чтобы не задеть ненароком Ксению, стоявшую подле, развернул коня и быстро выехал в ворота брамы. Она смотрела в его удаляющуюся спину, такую неестественно прямую, и только потом сообразила, что он уехал без плаща и шапки, в одном жупане, перехваченном широким поясом, а с неба уже начинала падать мелкая снежная крупа, грозя превратиться со временем в играющую метель.

Мороз уже добрался и до самой Ксении, прихватил руки и ноги через бархат платья, пробежался холодком по спине. Она обхватила себя руками, пытаясь удержать ускользающее тепло, развернулась к ступеням и замерла на миг, поймав на себе внимательные взгляды. Челядь, суетящаяся во дворе, помогающая отъезжающим панам, шляхтичи, уставившиеся на нее безо всякого стеснения, Магда, быстро скрывшаяся в проеме двери. И епископ, наблюдающий за ней сквозь узкую щель в приоткрытом окне комнаты на втором этаже.

265