Обрученные судьбой - Страница 268

268

— Как можете вы ныне говорить перед лицом моим, что мой родич вере святой изменник? — грозно рыкнул со своего места молчавший до того епископ, сжимая подлокотники кресла в ярости. — Заславские всегда были под истинной Церковью! Всегда! И ничто не изменит того! И вы знаете то сами!

— Мы знали то ранее! А ныне вот не такой веры! — крикнул кто-то из задних рядов, и Владислав дернулся при этом выкрике, будто слова ударили его, причинили резкую боль.

Поднялся тот самый усатый шляхтич, беря слово.

— Пан Владислав еще молод и горяч. Кровь играет в его жилах, туманит разум. Не принять так верные решения. Ходят слухи, что пан Острожский желал роды объединить, да только пану не по нраву то пришлось. А ведь пан Януш — сосед наш, хорошая подспора против казаков, что так и шумят на приграничье, что снова хотят войной идти в земли наши. Плохое решение пан принял тогда, коли истинны толки. Не видит вдаль пан, только перед собой глядит. А может, и кое-куда еще, я того не ведаю, — шляхтич поднял руку, заставляя редкие смешки, прокатившиеся по зале в этот момент смолкнуть. — Пану мудрости не хватает ныне, чтобы на пост подкомория встать. Я выдвигаю пана Шибкевича на тот пост. Пан поймет, отчего я поступаю так. Таково мое последнее слово!

Снова зашумела шляхта, обсуждая предложение, поступившее от шляхтича, который уселся на место и стал что-то горячо обговаривать со своими соседями. Владислав поднялся на ноги и поднял руку, призывая собравшихся снова замолчать, позволить ему произнести то, что задумал.

— Вы многие знаете меня с малолетства. Многие были здесь, в этой зале, не раз и не раз притом на поветовых судах, что я сидел подле отца и принимал участие в них. Разве тогда мои решения были не по нраву вам? Разве тогда я творил несправедливость? — шляхта снова зашепталась, закивала, признавая правоту его слов. — Что изменилось, панове? Я тот же, что и раньше был. Тот же, панове! В моей голове тот же ум, а в груди то же сердце!

— То же да не то, пан Владислав! — возразил ему пан Меклецкий. — Не то сердце твое, раз разум застит. Я поддерживаю пана — Шибкевича в подкомории. Время рассудит все споры.

— Мы ясно видели, что пан не может ясно думать, пока ему мешает сердце. А человек, что суд вершить должен, ясный разум иметь обязан, — добавил сосед пана Меклецкого, выпуская изо рта чубук, ткнув им куда-то в сторону, словно показывая на причину подобного тумана перед глазами Владислава. — Когда говорит разум, сердце должно молчать. Дозволь тебе такой совет дать со своих прожитых лет. Ты поймешь эту истину со временем, вот это время нам и нужно ныне. Не обессудь.

Не все шляхтичи поддерживали решения своих соседей по съезду. Многие предпочитали голосовать по обычаю, не желая прерывать давнюю традицию, по-прежнему видя в потомке Заславских того, кто способен вершить суд в повете по справедливости. Некоторые не желали идти на поводу у большинства, не желали принимать противоположную сторону — кто из трусости перед статусом Владислава, кто из уважения к нему самому, а кто из уважения к его крови и гербу.

Но были и те, кто явно показывал, что не игнорирование королевских указов, повышение сборов или недоверие к Владиславу толкали их на то, чтобы отдать голос его противнику, который уже давно не выезжал из своей вотчины, прикованный к постели, и явно дышал на ладан.

— Голосуете по обычаям? — перепросил один из шляхтичей, молодой, с густыми усами цвета пшеницы, прищуривая глаз. — А разве по обычаю то, что задумал пан Заславский? Что вы молчите, панове, о том, что гложет души ваши, о чем так яростно спорите за кубком? Я готов служить тебе, пан ординат. Но как скажите на милость, сможет служить мой сын, сын шляхтича потомственного, твоему будущему сыну от брака с московиткой, которого никто в землях Литвы и Польши не назовет шляхтичем? Шляхтич не должен в вассалах у нешляхтича ходить! Позор то! Позор то для рода моего! Оттого и голос мой за пана Шибкевича! Время рассудит, кто прав!

Владислав вскочил на ноги, сжимая пальцы правой руки в кулак так сильно, что побелели костяшки. Но тут же его остановил дядя, придержав за локоть.

— Никто не казнит за истину, Владусь, — прошептал он. — Ты и сам бы сказал то же самое, будучи на месте пана, признай то.

В итоге с перевесом в несколько голосов поветовым подкоморием был избран пан Шибкевич, неспособный даже выслушать дело, не то, что решить его. Шляхта открыто показала свое недовольство поступками пана ордината — не впервые, но так больно ударила по Заславскому, сидящему в кресле ордината.

Владислав наблюдал, как расходится шляхта, кланяясь ему или кивая в зависимости от положения и статуса в Литве, но ничего не говорил никому из тех, кто либо уезжал сразу же в свои земли, либо оставался в Замке еще на пару дней, пользуясь гостеприимством хозяина. Он видел по их глазам, что они довольны исходом голосования, что они полагают, будто загнали его в угол, что смогут навязать свою волю, решая его судьбу. Но никто из них не знал, что Владислав еще найдет способ повернуть все в свою сторону. Золотом или силой, но он сделает то. Он хозяин этих земель! Его воля и только его!

А потом, когда зал опустел, пришло жестокое осознание. Впервые за столько лет со времени существования этой должности в повете ее будет занимать не Заславский. Пусть и ненадолго, дай Бог на год, но все-таки не их рода подкоморий ныне будет в повете. Впервые! Как видно, ныне ворочаются в своих могилах его отец, дед и другие предки, что поверить не могут в происходящее в мире земном. Как только могло то случиться…?!

268