Обрученные судьбой - Страница 274

274

И с ней будет его верный Ежи.

Владислав поймал на себе взгляд усатого шляхтича, что уже занял место в седле, и был готов выезжать вслед за отрядом. Тот смотрел на него снизу вверх из-под мехового околыша шапки, будто исподлобья глядел, и Владислав махнул ему рукой на прощание, полагая, что именно этого прощального жеста ждет Ежи, так пристально глядевший на него со двора. Тот коротко кивнул и тронул поводья, заставляя лошадь двинуться к воротам брамы.

«Я люблю тебя всем сердцем и душой», вспомнил Владислав тихий шепот Ксении, а потом улыбнулся и плотно притворил створки окна, перенесшись мысленно на пару-тройку месяцев вперед, в весеннюю пору.

Свершилось! Тотчас же после Пасхи он наденет кольцо на палец Ксении, стоя на ступенях костела, а скрепит их союз дядя Сикстуш, как обещал когда-то осенью. Она станет его женой этой весной. Она станет его…

— Моя кохана…

1. Январь

Глава 45

— … в остатке меньше два десятка бочек, пан. Я лично с Згиней считал, и пан Матияш считал, да все не сходится, — бубнил, сминая шапку с околышем из меха зайца, высокий мужчина средних лет, ходивший войтом в одном из местечек, принадлежавших Заславским.

Под его властью и ответственностью была одна из многочисленных винокурен ординации, и в данный момент войт вел свой рассказ именно о ней. А точнее, о пропаже пары бочек ставленого меда и четырех небольших бочонков пива. Разумеется, погреб при винокурне был под замком, а войт вел тщательный подсчет вверенного ему жидкого богатства ординации, столь популярного в местных корчмах. Да вот, по всему выходило, что он не доглядел где-то, и произошла подобная неприятность — кража вверенного ему имущества ордината.

Войт сбивался в своих речах, то краснея, то бледнея под пристальным взглядом пана Владислава, который сидел прямо напротив него, в кресле ордината с высокой спинкой и, подперев подбородок ладонью, задумчиво смотрел на него. От этого взгляда войту становилось не по себе, тонкая струйка пота стекала под рубахой вниз по спине, а горло сдавливало от страха. Он хотел бы отвести взгляд на пана Матияша, что сидел в кресле справа чуть поодаль от войта, и тоже внимательно слушал его рассказ, или на пана секретаря, который тщательно записывал в местечковую книгу расходов и доходов его слова о таком досадном происшествии. По их лицам можно было, по крайней мере, понять, какая участь может ожидать войта за этот промах. Но войт не мог отвести взгляд от этих внимательных темных глаз, что глядели на него с таким выражением, что его сердце уже давно укатилось куда-то в пятки, не иначе.

Войт даже подумать не мог, что Владислав уже давно не слушал его сбивчивых речей, вернувшись мысленно на несколько дней назад, в тот морозный день, когда Ксения уезжала из Замка. Чувство, поселившееся в его душе тогда, не ушло, а наоборот — разрасталось, множилось с каждым днем, вытесняя любые доводы, которые приводил разум в пользу того, что нет причин для тревог.

Ксения уехала в Слуцк на моление на время Великого поста схизмы. Словно прощаясь со своей верой, в которой она была взращена в землях Московии, она пробудет в этом граде, центре православия в Речи Посполитой, около месяца, а затем возвратится в Замок, чтобы после Пасхи принять крещение в католическую веру. После чего они обвенчаются по римскому закону, ведь его церковь уже не будет так яростно протестовать против этого брака.

Владислав вспоминал, как Ксения примеряла рубиновый венец, и как блестел тот алыми каплями в ее золотых волосах каждый раз, как та поворачивалась то одним боком к огню камина, то другим.

— Мне думается, на эти камни лучше на темных локонах глядеть, как и на мех горностая. Золото венца теряется в моих локонах, — задумчиво произнесла она, рассматривая свое отражение в маленьком зерцале на длинной ручке, и он поспешил ее переубедить:

— Камни эти так прекрасны именно оттого, что на твоих локонах, моя драга, — он провел ладонью по ее распущенным прядям, пропуская их между пальцами. Владислав особенно любил эту прическу, когда только боковые пряди волос Ксении были убраны в сетку на затылке, а остальные свободно падали на спину. Он никогда не уставал любоваться ее волосами цвета спелых колосьев пшеницы, всякий раз ощущая неудержимое желание коснуться их. Быть может, это оттого, что когда-то это было для него таким запретным.

— Еще никто в этих землях не видел невесты краше, чем ты, — шептал ей тогда Владислав в ухо, опаляя своим горячим дыханием, чувствуя, как от цветочного аромата волос у него кругом идет голова, а откуда-то из глубины поднимается волна плотского желания. — Люди будут передавать из уст в уста слова о твоей неземной красоте после нашей свадьбы, все будет именно так. Я буду ждать тебя на ступенях костела, ожидая, когда появится на площади белая кобыла, на которой привезут пану Заславскому его невесту. На тебе будет платье под стать этим украшениям — алое, с золотом… и у меня непременно перехватит дух от твоей красоты, моя драга, от твоей стати…

Она повернула голову и взглянула ему в глаза, свет свечей отразился в «осколках летнего неба», как поэтично назвал как-то очи Ксении пан Тадеуш, этот известный угодник паненок.

— А у тебя на плечах будет та шкура диковинного зверя, — прошептала она. — Как дань тому дню, когда мое сердце стало биться только для тебя. Когда я впервые увидела тебя…

Владислав снова заметил эту странную тень, которая набежала на ее лицо при этих словах, но решил тогда, что она появилась в ее глазах из-за тех воспоминаний, темных и страшных, что им пришлось собрать в Московии, прежде чем покинуть русские земли. Но сейчас эти маленькие штрихи — ее дрожащие пальцы, которыми она тогда провела по его лицу, ее подозрительно блестевшие глаза в свете огоньков свечей — не давали ему покоя. Какое-то смутное чувство терзало каждый Божий день, что он что-то пропустил, подготавливая основу для их брака с законником из Вильно, выверяя все бумаги. Или это было предчувствие, что непременно произойдет нечто, что снова встанет меж ними, помешает им соединить свои руки?

274