Обрученные судьбой - Страница 282

282

— Есть пути, которые кажут¬ся человеку прямыми, но конец их — путь к смерти {3}, - резко прервал его Владислав. — То слова святой Книги, не мои. Ты и панна расставили фигуры для игры, но кто сказал, что мне будет по нраву ее исход? Culpa lata {4}, Ежи! Но вести ныне спор…! Впустую!

В тот день Владислав удалил от себя его, попросил не показываться ему на глаза, но на следующий же день призвал к себе, попросил сопровождать во время верховой прогулки по окрестным землям. И Ежи со временем решил, что его миновала участь охлаждения ордината к нему, что тот забыл о так и невыполненной задумке шляхтича удалить от Владислава панну.

Но Владислав никогда ни о чем не забывал и никогда не прощал обид, уж кому ли не знать то, как Ежи, что был столько лет подле молодого пана. И попытавшись разузнать окольными путями о том, был ли кто в сговоре еще помимо Ежи и Ксении, и убедившись, что Ежи не лгал ему тогда, Владислав снова отстранился от усатого шляхтича, а позднее и вовсе попросил того проверить дела в своей вотчине. Это означало, что Ежи просят покинуть Замок, и неизвестно было, вернет ли его к себе когда-нибудь Владислав обратно. Оттого так и ныла душа ныне, и даже радость от вида собственных земель, своего небольшого дома, знакомых лиц холопов не могло унять горечи в сердце.

— Пан Ежи, — кланялись низко холопы, работающие в тот час на дворе — кто колол двора, кто занимался починкой единственной колымаги, что имелась на дворе пана Смирца. Высокий хлопец принял из рук пана поводья коня и, поклонившись в пояс, увел уставшее с дороги животное к конюшням на заднем дворе, чтобы растереть того с пути.

На крыльцо с небольшой лестницей и гладкими перилами выбежала полноватая женщина в холопской одежде — рубахе да длинной полотняной юбке. Белая панева, украшенная вышивкой, укрывала от постороннего взгляда волосы. Бусы на ее шее да отделка фартука богатой вышивкой свидетельствовали о том, что эта женщина занимает далеко не последнее положение на дворе пана.

Женщина всплеснула перепачканными в муке руками и тут же поклонилась пану, а потом широко улыбнулась, глядя, как тот медленно идет к крыльцу, потирая спину.

— Рада видеть пана Ежи в добром здравии, — снова поклонилась она, когда он подошел ближе, но уже не так низко, как кланялась в первый раз.

— И я рад видеть тебя, Збыня, — кивнул ей Ежи, а потом заглянул в темный проем двери за ее спиной, словно ожидал увидеть среди встречающих еще кого-то. — Здрава ли Марыся твоя?

— Здрава, пан, здрава. Уже совсем девица стала моя Марыся, зарумянилась краса, — затараторила женщина, но примолкла тут же, как Ежи поднял руку.

— Где пани Катаржина? Что не вышла встречать отца? — Збыня поежилась при виде того, как грозно сдвинул пан Ежи брови, как положил ладонь на рукоять плети, что виднелась из-за широкого пояса. Она оглянулась сначала в сени, потом взглянула куда-то назад, за пана, в распахнутые ворота, через которые тот въехал во двор.

— Пани Кася с паном Лешко уехала, — тихо проговорила она. — Думала, как обычно, поедут на луг за двором, да нет их там ныне. Видать, проехаться снова до полей решили. А может, и до Браславского леса надумали. Прошлого дня туда ездили, как пани Кася после сказала. Скоро, говорит, Збыня, буду сама в церкву ездить. Вот ведь что удумала-то, пан! Хоть и вдовая, но все же баба же! Разве ж добро то? Разве ж добро?

Збыня все говорила и говорила, а Ежи уже не слышал ее. Прислонился спиной к балясине крыльца, оглядел двор, отметив, что колымага лежит без колес. Неужто презрела всякий стыд и выехала со двора в седле Лешко? Он заложил большие пальцы за пояс, ощущая, как стало покалывать в груди, как всякий раз от волнения или злости. В этот миг он испытывал оба эти чувства, и как ни пытался погасить в себе ярость, та все больше пожирала его изнутри.

Спустя некоторое время у ворот послышался стук копыт по настилу из бревен, и во двор въехали два всадника, при виде которых Ежи едва сумел удержать вскрик удивления. На гнедом валахе ехал широкоплечий шляхтич в темном жупане. Мохнатая шкура волка была накинута на его плечи, глубоко посаженные темно-карие глаза сверкали из-под околыша шапки. Будь Ежи проклят, но эти очи под густыми темными бровями действительно были иными ныне, не такими колючими и холодными, как обычно.

И как он подозревал, виной тому была она, всадница на низкой мохноногой лошадке. Она тоже была в темных одеждах, из-под лисьего околыша шапки на тонкие плечи спускалась черная ткань рантуха. В глазах даже ни тени испуга или смущения, что Ежи застал ее за неподобающим для вдовы поведением. Они смело смотрели на шляхтича из-под тканой золотой нитью и расшитой маленькими бусинами полоски чепца, закрывающей лоб до тонких изогнутых луком бровей.

Пани приняла помощь холопа и спешилась, не оборачиваясь на своего спутника, пошла, постукивая легко по юбке свернутой плетью, к Ежи, по-прежнему стоявшему у крыльца и взирающего на прибывших в полном молчании. Она остановилась прямо напротив него, сурово глядящего в ее лицо, но взгляда не потупила, как сделала бы это еще год назад, встретив такой прямой мужской взор.

— Рад видеть тебя во здравии, дочь моя, — медленно произнес Ежи и протянул в сторону дочери руку ладонью вниз. — Во здравии и тела, и души, Катаржина.

Из-под чепца яростно сверкнули глаза пани, едва та различила скрытый намек в его словах, но она промолчала, только руку отца поднесла к губам, приветствуя его, а потом также молча получила от него поцелуй в лоб, прямо между бровей, под расшитое очелье чепца.

282