Обрученные судьбой - Страница 357

357

Но Ксения не сразу сумела ответить ей, ошарашенная тем, что открылось ее взгляду, когда плащ Эльжбеты, в который та куталась, несмотря на то, что в гриднице было хорошо топлено, распахнулся и открыл на обзор округлость живота. Вдова была в тягости, и, судя по всему, уже отходила более половины положенного срока.

— Ты тяжела… — растерянно произнесла Ксения, и Эльжбета развязала плащ, бросила его на пол, присела на лавку подле своей собеседницы, тотчас успокоившись, словно упоминание о тягости заставило ее забыть свой гнев.

— Верно. Думала, что срок мой женский к закату пришел, что зашло мое бабское солнце. А потом грудь потяжелела, тошнота замучила… живот вон попер… Я и с лестницы прыгала, и даже квашню тяжелую с тестом поднимала, аж руки тряслись… Крепко сидит. Не вытравить…

— Не вытравить?! Что ты? — схватила за руки Эльжбету Ксения. Та только горько усмехнулась.

— После Пасхи Святой сын мой из Менска приезжает во главе вотчины встать. Учеба его к концу подошла. Что за радость его ждет? Позор матери? Братом ублюдка стать? Скоро толки поползут, коли не прикрыть срама моего. В летах я, а забылась, как молодица какая-то без головы. Думала, Ежи приедет, переговорим все, решим… а ныне… Да и страшно мне, Кася, сорок лет и зим повидала уже. Я старуха, а вот надо ж — на сносях… какая я мать?!

— Самая лучшая из матерей для этого дитя, — улыбнулась сквозь слезы Ксения, ощущая, как шевельнулся в животе у Эльжбеты ребенок, словно подтверждая эти слова. — А Ежи станет лучшим для него отцом! И мужем для тебя. Чего ж тянули ранее? Чего столько времени ждали-то? Вот увидишь, все переменится… все переменится…

И она действительно верила тогда, уверяя Эльжбету, что все непременно переменится к лучшему. Что она убедит Владислава выслушать ее, а коли тот все узнает, так и простит их. Отпустит Ежи из темницы, в которой держал его. Вернет ей свою любовь и расположение, пустит в свою жизнь, которую Ксения оставила так опрометчиво несколько лет назад. И они все будут так счастливы, как никогда ранее: она и Владислав с их сыном, Ежи и Эльжбета. И это непременно будет!

Ксения верила в это тогда, ведь это единственное, что осталось ей ныне. Но в тот миг, когда она смотрела из оконца со слюдяными вставками в длинных створках сверху вниз на людей, что суетились во дворе, на Владислава, к которому уже успел выйти из Замка Добженский и что-то говорил тихо, приблизившись к тому так близко, чтобы никто более не услышал ни слова из его речей, ее вера постепенно таяла.

А когда заметила, как замер Заславский, словно дикая кошка перед прыжком на свою жертву, как напряглась его спина и плечи, как затихли движения руки, стряхивающей снег с плаща, поняла, что зря убеждала себя в том, что ей по силе заставить Владислава сделать то, что хотела она, как было это обычно. Она помнила, как легко он прощал ее проступки, ее метания, ее гневные вспышки. Помнила, как он шел ей навстречу в их ссорах и разногласиях, как просил прощения, даже в те моменты, когда была в первую очередь виновна она. Она заставила его забыть о своей ненависти и жажде мести когда-то, заворожив его, сама того не осознавая, своей красой, своим нравом. Но те годы, что легли между ними, та разлука, в которой он привык жить без нее, в которой его сердце успокоилась… Ксения забыла о ней, полагаясь на ту власть, что когда-то имела над его сердцем, думая, что гнев его будет так же быстротечен, как и ранее.

Владислав вдруг развел руки и, разжав кулаки, бросил на снег то, что еще недавно так сильно сжал в руках, что невольно переломил пополам. Толстое кнутовище не выдержало силу его гнева, сломалось и ныне упало к ногам шляхтича. Разглядев это, Ксения вздрогнула невольно, осознав, что даже несколько дней не сумели погасить огонь его ярости, не смягчили горечь, которую она заметила в его темных глазах, когда он уходил из ее спаленки в вотчине Ежи. Владислав же перешагнул остатки кнутовища на снегу и ушел в Замок, даже не взглянув на оконце Южной башни, даже не повернув головы в ту сторону, хотя Ксения была готова биться на что угодно, что он знал, чувствовал ее взгляд. Да и Добженский поднял глаза на окно отведенной ей спальни, отчетливо показывая своим взглядом, где разместили нежданную гостью. Словно и нет ее, с горечью подумала Ксения, плотно затворяя створки, когда остальные потянулись за ординатом в тепло Замка, и двор постепенно опустел.

Выходить из своей спаленки она почему-то побоялась, хотя и думала до приезда Владислава пойти на поиски покоев, где тот мог приказать разместить Анджея. Опустилась на постель, даже не переменив платья с промокшим от снега подолом, да так и сидела, наблюдая, как медленно вползают в комнатку сумерки. Никто так и не постучал к ней за это время, никто не принес обещанной воды и горячего питья, словно распознали молчаливое настроение хозяина Замка игнорировать незваную гостью, с грустью подумала Ксения, сплетая пальцы, чтобы скрыть их дрожь. Она впервые за последние два дня была в полной растерянности, даже несколько пала духом, с ужасом осознавая, что ей может и не хватить сил и воли встретиться с Владиславом лицом к лицу, именно здесь, где он господин, где он царь в своих землях.

А потом в дверь легко стукнули, и Ксения едва не лишилась чувств от этого тихого стука. Девичий голос произнес, что «пришла послужить пани», и она поспешила пригласить служанку войти. Та принесла с собой небольшой деревянное ведро и чистое полотно, что было перекинуто через согнутую в локте руку, быстро зажгла толстые свечи, прогоняя прочь тени из комнаты, помогла Ксении со шнуровкой платья, отложив то в сторону («Почищу, пани!»), а потом стала лить ей воду в ладони из кувшина над бальей.

357