Обрученные судьбой - Страница 359

359

— С примесью московитской крови? — не сумела прикусить язык Ксения, но бискуп даже бровью не повел на ее реплику.

— Пани будет удивлена, но у многих, кто несколько лет назад так ругал пани за место рождения, в жилах пусть капля, но все же именно той крови, что в теле московитов течет. Ведь те издревле бок о бок с литвинами жили, — устало ответил ей бискуп. — Дело не в крови не было все же. Дело в законах, которые чтут ныне эти люди, в обычаях, что приняли для себя. И которые пани так не желала блюсти, опираясь на покорность Владислава, его уступчивость. Я видел, как непримирима пани была в своем упрямстве, и даже когда она говорила о вере святой, сердце было для той закрыто, как и для людей, что окружали ее. Но не только вина пани была в том. Если бы сам Владусь вел себя иначе, тверже… кто ведает… Но что толку говорить ныне о том? Те годы, что пани прожила одна, пошли только на пользу, как мне доносили люди. Та московитка, что приехала сюда, верно сгинула в огне, а ныне перед мной истинная шляхтянка, не иначе. И некоторые поступки пани тому верное подтверждение. Правда, по-прежнему строптивая и горячая, — усмехнулся епископ. — Пани следует приучить себя просчитать ходы свои в жизни, как обдумывает их за игрой в фигуры. Я за тем и позвал к себе тебя, чтобы подсказать то, что не видно твоему глазу пока, неясно для головы. Верю, что в твоей голове только две причины приезда в Заслав: Ежи и Анджей. Не выждала время, не дала остыть гневу, так будь готова держать удары ответные. Владусь отпустил бы Ежи после возвращения, уверен в том, но твой приезд заставит его переменить это решение. Ежи будет неволен тебе на тоску и слезы, пока те будут усладой для Владислава. И Анджей… Ведаешь ли ты, что в Замке его нет? Его увезли тотчас же, как Добженский сказал о твоем приезде в Заслав. Он ныне недалече, в вотчине людей преданных Владиславу, но ты не увидишь его до тех пор, пока сам Владислав не позволит тебе то.

Епископ замолк, стал прислушиваться к тишине, что установилась вслед за его словами в комнате, а потом шевельнул рукой в сторону окон.

— Отвори, пани, отвори окно! — и Ксения, удивленная, поспешила подчиниться его приказу, подошла к окнам, распахнула створки одного из них, отодвинув в сторону тяжелые занавеси. Холодный воздух ворвался тут же в комнату, зашевелил седые волосы, что выбивались из-под шапочки из темного бархата, попытался задуть огонь свечей и камина, что затрепетал под его силой. Из града, что стоял под замковым холмом, доносился тихий колокольный звон.

— Вот и Рождество пришло, — прошептал, улыбаясь счастливо, епископ, а потом закрыл глаза и зашептал слова молитвы едва слышно, сложив руки перед собой. Ксения поежилась, затворила створки, задернула занавеси, чтобы не пустить в комнату ветер, что так и норовил проникнуть внутрь через любую, даже самую маленькую щель. После подошла к камину, чтобы у огня обогреть замерзшие руки.

— Ты верно дивишься, отчего я в Замке, а не на вигилии? — вдруг донесся до нее тихий голос. Ксения пожала плечами. Она не желала думать нынче ни о чем — столько всего свалилось на нее в последние дни. Вот уйдет к себе в комнатенку в башне и тогда в тиши ночи будет размышлять о том, что узнала, планировать свои дальнейшие поступки, а ныне…

— Я такой же пленник, как и Ежи. Как и ты. Ты думаешь, верно, что ты вольная птаха, гостья Владислава, но уверяю тебя — это не так. Попробуй выехать за ворота брамы, в тот же миг сбегутся стражники, говоря о том, что у них приказ не выпускать никого из Замка. Но это ложь! Приказ не выпускать тебя. До тех пор, пока Владиславу нужно будет удержать тебя здесь. Воспользуйся своим присутствием с умом. Ты женщина, сыграй на слабости, которую он к тебе питает, а она определенно есть. Ты мать его наследника, а это дорого стоит, — вкрадчиво убеждал ее епископ, а она вслушивалась в его слова, задумавшись. — Ты стала еще краше, чем была. Уже не дева, но с прежней девичьей красой на лице и женской загадочной прелестью в очах. Ты всегда была его слабостью. С первого дня. Вспомни о том и вспомни, как забрала в свои руки его сердце и его волю.

— Прошло столько лет и зим, — возразила ему Ксения, в душе лелея надежду на правоту его слов, вспоминая с болью увиденное в Бравицком лесу. — Сердце Владислава могло перемениться ко мне…

— Пани видела, как проклевываются по весне перезимовавшие цветы? — рассмеялся бискуп. — С каждым лучиком солнца, с каждым теплым днем из маленького зеленого росточка они становятся высоким и крепким цветком. Так и ныне. Не смотри, что цветок лежит под глубоким слоем снега… он где-то там, в глубине, готовый прорасти с теплом…

И позже, уже вернувшись к себе в комнатенку, свернувшись калачиком под одеялом, глядя сквозь слюдяные вставки на мигающие в вышине звезды, Ксения представляла себе этот цветок, что сама, словно зима заморозила своими поступками, заворошила снегом обид и горечи. Содеянное ныне казалось лишенным того здравого смысла, что когда-то толкнул ее на то, чтобы оставить Владислава, скрыть от него, что так тщательно берегла в глубине земель пана Смирца. Она до сих пор не могла успокоить волнение, что вспыхнуло в груди, когда пан Сикстуш признался, что знал и наблюдал за Анджеем уже на третий год его жизни.

— Я не признался Владиславу в том, что узнал. И не сделал бы того, буду честен с тобой, коли б все иначе пошло, — говорил тогда епископ. — Но пани Ефрожина так и не смогла подарить наследника нашему роду, а единственная дочь Владислава сгорела от воспы. И коли б не появился у Владуся сын спустя пять лет, когда Анджею пришла бы пора мужать, то тут сам Господь велел открыть правду. Ибо только отец сможет вырастить достойную замену себе, никто иной. И должен то делать! Или коли б срок мне до того времени не пришел… Уж больно сильно на грудь старуха мне черная давит, нет мочи порой терпеть эту боль. Верно люди говорят, когда дыхнет на тебя холодом могильным, от которого сердце сожмется, тогда оно начнет стучать в полную силу, тогда возьмет верх над трезвым рассудком. Быть может, оттого сердце мое стало мягким словно масло. Всех жалею, о всех думать хочу. А может, от того, что в глазах сына вашего с Владиславом увидел… Блаженна младость, она так легковерна и добра к всем! Она греха еще не знает, ничто не тяготит ее. Нет еще ошибок, что надо править, или той вины, за какую надо каяться. Но не думай, что мой разум размяк вместе с сердцем. Не настолько! Я желаю, чтобы ты вернула себе утерянное расположение Владислава не потому, что ты мне по нраву или что я позабыл о крови твоей и нешляхетском рождении. И я по-прежнему, стою на том, что веру ты должна переменить, как приняла иное имя! Я знаю только, что негоже одного сына иметь ординату. А распрей в роду я не желаю, доле их было! И сыновей Владислав желает только от тебя ныне, пусть даже никогда и никому не признается в том сам. И душу его пробудить от того холода, что после смерти Ануты пришла, только ты можешь, я знаю то достоверно. Будешь умна, сможешь все сделать, как сказал, вернешь то, потеряла.

359