Обрученные судьбой - Страница 373

373

Владислав рассмеялся горько, провел ладонью после по лицу, словно стирая с него следы собственной слабости, которую он ненароком мог показать сидящей за столом женщине. А потом холодно улыбнулся ей, хладнокровный и отстраненный, сумевший взять себя в руки.

— Думаю, наша трапеза завершена. Я кликну, чтобы пани проводили.

Он вышел из комнаты, а Ксения еще долго сидела, уставившись в огонь, не обращая внимания на слугу, вставшего за спинкой ее кресла и ожидавшего, когда она поднимется на ноги. Казалось, силы оставили ее ныне. Не было даже их, чтобы обдумать то положение, в котором она очутилась. А уж тем паче идти куда-то. Да и какой ныне смысл? И куда идти? В большую залу, где ныне играют скрипели и дуды, слышатся веселые голоса пирующих и стук каблуков идущих в танце? Где пан Сапега будет убеждать Владислава примкнуть к тем, кто собирается снова идти в ее отчие земли с огнем и мечом? Или в ту темную комнатку в Башне, где будет сидеть одна и думать о том, что потеряла?

А потом подумала о Ежи, вспомнила о том, что Владислав отпускает его. Надо было найти монет на то, чтобы оплатить его постой в Заславе, да и комнатку начать искать, ведь в Святочные дни это будет нелегко. Да и возможно ли? И даже за самую захудалую комнатенку ныне будут просить втридорога, а у нее с собой не так много грошей в маленькой калите, вышитой искусными руками Збыни.

Ноги сами понесли Ксению в то место, где она невольно искала ныне утешения и ободрения, где ей могли утереть слезы с лица, где могли помочь не только словом, но и делом. Именно в покои епископа, в дверь которых она уже стучалась, едва держась на ногах от отчаянья и некой усталости, и куда ее проводил открывший слуга бискупа. Тот сидел у камина, покрыв больные ноги медвежьей полостью от случайного сквозняка, на его коленях лежала книга в толстом переплете, а у его ног на маленьких скамейках расположились мальчики: Андрусь и рыжеволосый панич в шафрановом жупане и алом поясе. Они все вместе обернулись на вошедшую Ксению, и та тут же сделала знак оставаться всем на месте, удержала сына, уже готового бежать ей навстречу.

— Неутешительные вести? — спросил бискуп, взглянув на бледное лицо Ксении, а потом потрепал ласково волосы Анджея. — Мальчик мой, ступай вместе с Янеком к себе. Пора и к покою готовиться ночному, патеры прочесть на ночь. In nomine Patris et Filii et Spiritus Sancti…

Андрусь, склонив голову принял благословение епископа, а потом почтительно прикоснулся губами к его перстню, потом коснулся губами руки матери и получил от нее поцелуй в лоб.

— Ты следующего утра будешь в замке? Не уедешь? — спросил он, хмуря лоб, и она улыбнулась ласково, успокоила его, что они проведут вместе святочные дня до дня Трех королей, и например, могут завтра пойти на гуляния перед замком.

— Там и шопка есть с куклами, и лоток с пирожками, что тебе по вкусу, с вареньем сладким из вишневых ягод, — сказала и погрустнела, вспомнив, как мало у нее монет, а ведь еще и комнату для Ежи надо справить в граде.

— И Янека с собой возьмем? — Андрусь взглянул на товарища, что уже получив благословение епископа, ждал его в соседней комнате, и Ксения кивнула, соглашаясь, с трудом отпуская от себя сына сейчас. Он даже не вспомнил, что спал ночами только с ней в вотчине Ежи, не спросил о том, разделит она с ним ночной сон ныне или нет. Мальчик растет, подумала она, подавив в себе этот невольный приступ отчаянья. Анджей растет, и она становится ему не так нужна, как ранее…

— Славного панича ты вырастила, пани, — проговорил епископ, когда захлопнулась дверь, и слуга повел паничей по коридорам Замка в их покои. — И на удивление, доброго католика.

— Разве могло быть иначе? — ответила Ксения и по знаку бискупа опустилась на скамейку у его ног. — Разве мог быть Заславский православной веры? Я отдавала часть долга тем, который так велик перед Владиславом ныне.

— Он показал бумаги? — спросил епископ. Он знал уже о грамоте, ведь сам поставил подпись в конце листа, подтверждая истинность изложенного. Жаль, что он так и не сумел убедить Владислава пойти наименее тернистым путем и повести под венец мать Анджея. Тот буквально пронзил его яростным взглядом в итоге всех его доводов подобного решения дела. «Cave illum semper, qui tibi imposuit semel {6}. Разве не ты ли учил меня тому, дядя?», проговорил он, и бискуп был вынужден уступить, не желая ступать по тонкому льду, чувствуя непрочность собственного положения ныне.

— Это конец… он прогоняет меня… — прошептала Ксения, с трудом побеждая желания разреветься в голос под этим внимательным и сочувствующим взглядом.

— У тебя еще есть оружие. Твой сын.

Ксения вдруг вспомнила рассказы Владислава о своем детстве, как рвали его на части отец и мать в своих раздорах, и покачала головой. Нет, Анджей никогда не станет ее оружием. Никогда она будет пользоваться сыном для того, чтобы вернуться в Замок и в жизнь Владислава.

— Мне нужны монеты, пан бискуп, — краснея, взглянула на епископа Ксения. — Владислав отпускает на волю Ежи, но не желает видеть того в Замке. А моей калиты не довольно будет… и ныне, святочные дни же…

Пан Сикстуш положил ладонь на ее макушку, скрытую бархатным чепцом, прерывая ее.

— Доле о том, пани. Мой Люшек отсчитает, сколько надо. И не надо вести речи о возврате. Мой долг перед паном Смирцем должен быть оплачен. Хотя бы серебром.

Ксения в порыве благодарности прижалась щекой к его другой руке, придерживающей книгу на коленях. Ведь кроме бискупа она не знала, у кого еще ей просить монет. Мария могла отказать, пойдя на поводу у Влодзимежа, не питавшего теплых чувств к Ксении, как и все остальные, кто узнал ее и винил ее ныне. А быть в долгу у пана Добженского Ксения не желала.

373