Обрученные судьбой - Страница 411

411

Владислав приподнялся в постели, чуть сморщив лоб от боли, что возникла в теле при этом движении, положил ладони на ее плечи, сжал слегка.

— Ты не должна делать того, коли против воли твоей! — она видела, что он не верит в ее желание, что не от нужды пришла она к тому решению. Сама надумала.

— Такова моя воля, Владек, мое желание, — улыбнулась она, и Владислав привлек ее к себе, обнял так крепко, что сам едва не застонал в голос от боли, по-прежнему доставлявшей ему беспокойство.

— Моя кохана, — прошептал он, целуя ее в висок, а потом добавил, вызывая легкий смех у Ксении. — Но и речи о Слуцке не будет! А коли и будет, то только со мной в качестве сопровождающего. И никак иначе!

Но Ксении не было нужды ехать в Слуцк. Для нее не было разницы, где покаяние в грехе страшном, что совершить намеревалась, принести — в монастыре ее веры или в церквушке, куда привыкла ездить за эти годы. Отец Паисий принял ее исповедь в том без единого упрека, только губы поджал на миг, перед тем как ответить на немой вопрос в ее глазах.

— Я должен порицать твое решение, пани, — произнес он. — Должен, но не стану делать того, ведая то, что в жизни твоей было, думая о том, что только предстоит тебе встретить в днях будущих. «Доколе все придем в единство веры», сказано в Писании Святом. Нет понимания в союзе мужа и жены без единства, не будет того единства без верования в закон единый. Сам Господь тебе дорогу выбрал, указав на мужа того. Только о заповедях Его не забудь, в чьей бы церкви свечи ни жгла! Да не оставит Он тебя милостью своей, в каком бы законе не чтила Его! Иди, покамест я не сменил решения своего, — выпростал священник руку из ее ладоней, не желая, чтобы она и долее поливала ее своими слезами. И Ксения ушла из этой маленькой церквушки, через слезы оглядывая и лики святые, и маленькие огоньки свечей, что трепетали перед образами. Такова доля моя, Господи, да не остави мя в ней!

Они пробыли еще пару дней в вотчине Ежи, невзирая на стремление Владислава срочно ехать в Заслав, чтобы убедиться в благополучном возвращении сына.

— Никуда он не денется! — ворчал Ежи добродушно, набивая табаком чубук. — С паничем и пан Тадеуш, и те товарищи, что душу вынут, а панича в обиду не дадут. Да и в королевстве ныне тихо, не то что раньше. Что-то не к добру то… Московиты что ль придут на порубежье, или шведы?

— Ну, ты поговори еще! — отзывался Владислав, раздосадованный своим невольным заточением в четырех стенах спаленки. Его рана все никак не закрывалась, кровоточила часто, оттого и не пускали его даже на ноги встать ни Ежи, ни Ксения, ни полноватая холопка, что зашивала в то утро его рану и делала перевязки. Да и то, что Ксения спала рядышком, а коснуться толком нельзя ее было из-за раны, настроения не добавляло. — Не хватало нам еще шведов на головы наши. Пусть сидят себе в стороне своей да глазами не рыскают в нашу! Мира бы! Хоть и на лето да на зиму всего.

И этой пары дней хватило и Владиславу, и Ежи, чтобы та скованность, что ощущалась меж ними в первое время их общения, ушла насовсем к отъезду Заславского из вотчины. Чтобы тот смело шагнул к старому шляхтичу и взглянул в его глаза, когда прощались они, стоя во дворе у запряженных саней.

— Ну, дядку, жду тебя сразу после Пасхи в Заслав. Надобно же дочь отвести в костел тебе. Кто ж то сделает, коли не ты? Ждать тебя буду! Думаешь, справится пани твоя к тому сроку?

— Справится, сынку. На Иосифа {1} ждем, не позднее, — ответил Ежи, с трудом скрывая свое волнение ныне, захватившее душу. — Ты же ведаешь, что буду подле вас в день тот.

— Ты прости меня, дядку. Все, что сотворил я, прости мне! — тихо проговорил Владислав.

— Ну, так моя вина поболе твоей будет, сынку, — так же в полголоса произнес Ежи. — Мне о прощении молить, не тебе. Я за дело получил то, что было. За вину мою перед тобой.

— Не встанешь боле против меня, Ежи? Всегда будешь на моей стороне? Даже если будешь думать, что во вред мне то. Ты не думай даже — я себе не ворог, во вред творить не буду.

— Добже, мой мальчик, верю тебе в том, — улыбнулся широко Ежи, и они обнялись, как прежде — сердечно, без всяких обид или недомолвок, а после расцеловались троекратно в знак примирения. При последнем поцелуе Ежи чуть задержал Владислава, прошептал тому в ухо. — Ты мою ласточку береги, Владек. Она ради тебя от всего мира отреклась…

— Нет нужды говорить, — ответил ему Владислав. — Всегда буду помнить о том.

Он говорил то от чистого сердца — никогда ему не забыть, от чего отказалась Ксения ради любви к нему, от чего отреклась и годы, и несколько дней назад, и что предстоит принять ей спустя пару-тройку тыдзеней. Владислав прижимал ее к себе, когда они ехали в санях по белому простору снежной дороги, возвращаясь в Заслав из земель Ежи, аккуратно целовал прямо под околыш шапки, прижимаясь губами к холодной коже — в висок или лоб, если она поворачивалась к нему, а то и в губы, когда она поднимала вверх подбородок, явно намекая на то. Гладил ее волосы, когда она спала подле него в плохо топленных комнатах корчем, где они становились на ночлег, бережно укрывал от холода своим широким плащом, подбитым мехом.

— Мой маленький сокол, — прошептал Владислав как-то в одну из таких ночей, когда как обычно лежал подле нее в постели и сторожил ее сон, любуясь ее красой. Она была особенной, не такой, как другие пани, что встречались на его пути. Он гордился ее мужеством, ее решительностью и твердостью, ее нравом и красой, что приковывала взгляды с первых же моментов, как та ступала в комнату. Его маленькая храбрая птичка, способная пойти на многое, коли решила.

411