Обрученные судьбой - Страница 97

— Да! — прошипела она вдруг прямо в лицо. — Люблю его! Люблю и всегда любила!

— На что готова ради него? — спросил Северский, встряхивая ее. — Живот готова положить? Душу продать готова?

— Да! Да! Да! — шипела обезумевшая от страха Ксения. В ее голове быстро мелькали мысли о том, что ныне ждет всех участников этой затеи. Уж лучше тогда разозлить Северского, чтоб он вышел из себя и придушил ее прямо здесь. Ведь в ином случае он вытащит из ямы Владислава и будет медленно мучить их на глазах друг у друга, упиваясь их болью, гневом и беспомощностью шляхтича. Ведь Северский уже узнал, что и она небезразлична ляху, тот прошлого дня доказал это. Тогда уж лучше пусть тот будет мертв ныне в яме, ибо такую пытку ей ни за что не сдержать!

— Тогда уговор, Ксеня? — вдруг проговорил Северский, и Ксения застыла ошеломленная, глядя на его белое лицо, на слегка подергивающий глаз, выдававший его напряжение ныне. — Давай с тобой уговоримся. У тебя есть то, что нужно мне, а у меня в руках твой лях. Я отпущу твоего ляха. Позволю ему бежать. Пусть и чадинцев своих с собой берет, мне они ни к чему. Но ты, Ксеня, ты поклянешься мне здесь и в этот миг, что останешься тут, в усадьбе, что даже в мыслях будешь верна мне, что покоришься и душой, и телом, как подобает покориться робе своему господину, что никогда ни словом, ни делом не покажешь, что ты несчастна со мной. Ты готова сделать это? Готова ради жизни твоего ляха?

— Он мертв? — вдруг выдохнула Ксения. Разумеется, мертв, иначе Северский не предлагал бы ей этой сделки. Разве выпустит он живым своего врага, будучи в здравом уме? А то, что он серьезен и не под хмелем, Ксения видела ясно. Северский же только рассмеялся в ответ на это.

— Жив ляшский пес! Все не подохнет никак! Ну, так что, краса моя? Пойдешь на уговор? Пойдешь! Или я кликну чадинцев, что затаились на дворе, и они перебьют всех ляхов тут же, а с ними и Марфу твою — мол, в пылу боя не заметили, что баба под рукой крутится, думали, ляхи бежать собрались. А ляха твоего я повешу за ноги под окно твоего терема, чтобы глядела ты на него, пригожего своего, и наглядеться не могла. Так что, лада моя? Уговор? — от вкрадчивого голоса Северского, от страшного смысла его слов у Ксении кровь стыла в жилах от ужаса. Она знала, что тот выполнит все, что обещал сейчас, и в голову сразу же пришла мысль согласиться на все, что тот предлагает, поклясться в чем угодно ему. Лишь бы Владека уберечь…

— Какая ты у меня разумница, моя люба! — улыбнулся Матвей, когда Ксения быстро кивнула, соглашаясь на предложенную сделку. Он развернул ее лицом к образам в углу комнаты, так что она почти лицом к лицу оказалась с Богородицей.

— Клянись тогда, Ксеня! — прошипел он ей в ухо. — Клянись, что покоришься и душой, и телом мне, своему господину, что ни разу более не вспомнишь ляха, что никогда и никому ни словом, ни делом не покажешь, что ты несчастна со мной, что тебе не по нутру брак наш. Клянись!

— Клянусь, — прошептала Ксения, отрекаясь от своей любви, видя перед собой не эти грустные глаза лика, а другие — темные, полные страсти, когда Владислав склонялся над ней, целуя, полные поддержки и участи перед ее пыткой вчера. Полные любви… — Клянусь! — а потом повернулась к Северскому, взглянула в его глаза. — А теперь ты клянись, что выпустишь ляхов живыми из своей усадьбы, что позволишь им уйти. Клянись, что границу они пересекут живыми, что не будешь преследовать их. Не на образах и на кресте, нет! Родом своим клянись, памятью и покоем твоего отца умершего клянись!

Северский прищурил глаза, злясь той ловушке, что она расставила для него, но все же проговорил:

— Клянусь памятью и покоем своего отца умершего, что ляхи уйдут через границу живыми, и я не буду преследовать их!

Только после этого Ксения позволила слезам, что давно подкатили к глазам, пролиться по щекам тонкими ручейками. Вот и все. Она спасла жизнь и душу Владислава, пусть и ценой собственных!

Северский отпустил ее, и Ксения медленно опустилась на ковер, чувствуя себя совсем обессиленной и телом, и душой, склонила голову не в силах смотреть на него, того, с кем отныне она связана до конца своих дней. Она не видела, как он ушел — так же беззвучно, как и прокрался в ее терем некоторое время назад, очнулась лишь, когда Марфа тронула ее, скользнув ладонью по щеке.

— Что ты, Ксеня? Боишься?

— Я готова. Идем!

После все пошло, как по маслу. Северский сдержал слово — ратников на заднем дворе почти не было, а охранник, стоявший прежде у двери хладной, отлучился в темноту, будто по нужде. Марфа быстро провернула ключ и отворила дубовую дверь, а Ксения проскользнула внутрь, принялась теребить спящих пленников: «Быстрее! Просыпайтесь! Быстрее! Уходите!» Сначала они ничего не понимали, сонные, уставшие, некоторые едва стоящие на ногах от голода и пыток, но позднее зашевелились, поспешили один за другим к выходу. Тут Ксению больно схватила за шею чья-то широкая ладонь, перекрывая доступ воздуха, подняла чуть вверх, и она забилась, пытаясь скинуть с горла чужую руку.

— Сука! — прошипел в темноте голос Ежи. — Я ведал, что он сгинет из-за тебя!

— Нет! Нет! — пыталась прошептать Ксения. — Жив! Он жив! Помоги…

Ежи, услышав эти хриплые слова, отпустил ее горло, но больно сжал кисть, потянув за собой к выходу, где уже несколько ляхов удавили охранника и едва не погубили еле дышащую от страха Марфу, прижали ее к стене, так же, как ранее Ксении, сдавливая горло.

— Стойте! Стойте! — взмолилась Ксения. — Что вы творите? Мы же вызволить вас решили…

— А сперва едва не умертвили! — процедил один из ляхов. — Дзякуем за подмогу такую!