Обрученные судьбой - Страница 113

113

Но он не стал говорить о том Ксении, просто приходил к ней каждый вечер в терем, садился напротив нее и наблюдал за ее работой. Быстро суетятся пальчики, мелькает игла. Стежок к стежку, стежок к стежку. Белая повязка на одной из ладоней — словно памятка ему. Склонена голова в черном плате над полотном, растянутом на пальцах, иногда срывается со щеки тяжелая слеза, расплывается пятном на белом шелке.

Она забудет. Она непременно забудет. И все тогда будет хорошо, верно? Главное убрать того, кто стоит между ними, ведь именно это мешает. Только это. И Матвей сидел напротив нее до вечерней молитвы, а потом поднимался и уходил в образную, по пути целуя жену в холодную щеку, зная, что она будет молиться ныне снова за того, другого, греша при этом, ведь тот латинянин. И ее молитвы не будут услышаны Господом, ибо это молитва за еретика, за нехристя папского. Он знал это, он верил.

Заславскому не уйти живым из земли русской. Он прочитал это в глазах Владомира, когда тот уезжал из усадьбы. Уж слишком горяча была ненависть, горевшая во взгляде сотника, слишком сильно сжимали руки поводья коня.

Он знал это задолго до того, как за седмицу до нового года в ворота усадьбы стукнул кулак, и голос Владомира крикнул из-за дубовых створок: «Господи Иисусе, помилуй нас!», а голос сторожевого откликнулся со стены: «Аминь!». Заскрипели створки, пропуская внутрь усадьбы сотника, ведущего за собой коня на поводу. Поперек крупа животного висело тело человеческое, покрытое попоной от дождя, капли которого так и барабанили по плотной ткани.

Побежал от ворот к усадебному дому малец. Он не добежал до терема, как принялся кричать в нетерпении весть, что нес хозяину.

— Владомир! Сотник Владомир вернулся! Сотник Владомир вернулся!

Тонкие пальцы в тот же миг резко потянули вверх иглу, завершив очередной стежок, но вниз не опустились к полотну, а поднимались все выше и выше, словно позабыли порядок работы. Натянулась шелковая нить до упора, будто струна тонкая на скрипели. А после, не выдержала нить силы, с которой тянули ее от полотна, оборвалась…

1. август

2. Имеется в виду Илья-пророк (2 августа по новому стилю)

3. Слуги, подававшие кушанья в боярском доме

4. Ранее Новый год справляли 1 сентября

5. Нижний этаж терема

6. Музыканты

Глава 20

Казни сына своего от юности его, и покоит тя на старость твою, и даст красоту души твоей. И не ослабляй бия младенца: аще бо жезлом биеши его, не умрет, но здравее будет; ты бо, бия его по телу, а душу его избавляеши от смерти.

Ксения еще раз прислушалась к крику мальчика, что донесся в терем сквозь шум дождя, а потом резко отодвинула от себя пяльцы, так что едва не перевернула их, бросилась прочь из терема. За ней тут же двинулись ее девки, побросав работу, не желая выпускать из вида боярыню. Ныне, когда та совсем ума лишилась из-за горя по ушедшей постельнице своей, как считали холопы, за ней только и нужен был глаз да глаз!

Они догнали Ксению в рундуке {1} терема, стоявшую неподвижно, будто молнией ударенную. Боярыня вцепилась в балясы {2} так сильно, что было заметно, как побледнели косточки пальцев от напряжения. Глаз не могла отвести от сотника, медленно приближающегося к крыльцу основного терема, ведя на поводу коней, на одном из которых даже с ее отдаленного места была видна страшная ноша.

К сотнику уже спускался по ступенькам крыльца основного терема, поправляя кафтан, Северский. За ним спешил дворовый холоп, что нес в руках шапку боярина, которую тот в спешке обронил в сенях. Матвей остановился на последней ступеньке, пытливо взглянул на склонившегося до земли сотника, а после, получив от него короткий кивок, обхватил ладонями за плечи, улыбнулся довольно.

Короткий кивок, но и его было достаточно, чтобы у Ксении подкосились ноги от той страшной правды, что обожгла разум. Нет, быть того не может!

— Где же чадинцы другие? — ахнула за ее спиной та самая прислужница, муж которой с Владомиром ушел, а потом тихо заплакала, запричитала, разглядев на теле, что висело в седле русские сапоги.

А Владомир уже откидывал попону, открывая взгляду боярина тело одного из ушедших с ним.

— Будто ждали нас, боярин, ляхи. Из засады налетели. Я-то десяток взял, думал, легко управлюсь с ними. Моя вина, Матвей Юрьевич, меня и секи за нее, — склонил он голову покаянно перед пытливыми глазами Северского. — Половина там легла, треть тяжелые были, мы их добили. А вот остальные померли в дороге. Дождь этот проклятущий! Хвори навалились. Вон Гуня до последнего держался, только нынче утром помер. А мне вот болт бы вытащить, — Сотник распахнул терлик и показал окровавленное плечо, в котором торчал обломок самострельного заряда. Кровь возле раны уже засохла, рубаха прилипла к коже, и Северский поморщился, представляя, какая боль ждет сотника, когда болт доставать будут из раны.

— Ладно, не виню. Главное, что ляхи сгинули, — кивнул он, гладя бороду. А потом задумчиво взглянул на сотника. — Как он помер? Ты ли?

— Нет, — покачал головой Владомир, глядя в глаза боярина. Тот сразу же распознал, что тот не лжет. — Не я убил ляшского пана. Хворь до него прежде, видать, добралась. Ляхи тело его с собой тащили.

Владомир повернулся к коню и полез рукой внутрь сумы седельной, а после вынул на свет Божий из нее пояс, богато расшитый золотью {3} и золотыми кольцами. Северский тотчас узнал этот пояс и снова не смог сдержать довольной улыбки, что скользнула по его лицу. Он протянул руку и взял из пальцев сотника пояс, а после хохотнул, тряхнув пояс, что тихо звякнул этими тонкими кольцами.

113