Обрученные судьбой - Страница 114

114

Ксения же, заметив блики золота в руках мужчин, на миг вернулась в прошлые дни, в самое начало летней поры, когда сидела в темноте возка, а подле него стояла широкоплечая фигура. И только вышивка золотью блестела в свете костра, горевшего в отдалении.

— Моя драга, — вдруг услышала она тихий шепот, долетевший до нее из того времени. А после перед глазами замелькали яркие картинки. Владислав, лежащий под ней с острым лезвием ножа у шеи. Владислав, дразнящий ее у пруда, скидывающий рубаху, обнажая тело. Владислав, глядящий на нее с нежностью и затаенным огнем страсти в глазах тогда, на поляне, где она собирала чернику. И его тепло, запах его кожи, когда он прижимал ее к себе в бане, в кромешной тьме. — Моя драга… моя кохана…

И Ксения вдруг сорвалась с места, буквально скатилась со ступенек крыльца терема, путаясь в длинном подоле, едва не упав с последней крутой ступени. Она слышала только стук собственного сердца в ушах да какой-то яростный вопль, доносящийся откуда-то издалека, не сразу признав собственный голос в этом рыке боли и горя. Она налетела со всего маху на стоявших перед крыльцом большого терема мужчин, напала на Владомира, набросилась на него, будто птица, защищающая свое гнездо. Он был намного выше ее, и ее кулаки доставали ему только до груди и изредка до плеч, не причиняя особой боли, но она все била и била его, рыча, словно зверь. Сотник не отстранял ее, наслаждаясь ее болью, а Северский и остальные холопы не сразу пришли в себя, стояли завороженные подобным нежданным нападением.

Наконец Ксения, размахнувшись, ударила изо всех сил по плечу Владомира, забивая болт глубже в плоть, с такой силой, что даже кровь брызнула из раны, попав каплями на ее лицо и белую сороку, и сотник схватил боярыню за плечо, морщась от боли. Только тогда опомнился Северский от морока, испугавшись, что этот великан забудется и причинит его жене вред, бросился к ней, схватил за плечи и оттащил ее от сотника. Это произошло буквально в один миг, но и этого времени хватило Владомиру, чтобы прошептать тихо:

— Больно тебе, боярыня? И мне больно было…

И тогда она, ошалев от горя, что раздирало грудь, не имея возможности снова ударить его, стереть его злобную ухмылку, плюнула в это довольное лицо, а после стала кричать да так громко, что услышал последний холоп, выглянувший во двор посмотреть, что за заварушка происходит:

— Убийца! Убийца! Уби…

— Довольно! — прогремел над ухом голос Северского. Он буквально швырнул ее на руки подоспевшим холопам, приказывая увести боярыню в терем. У коня уже тихонько завыла одна из прислужниц Ксении, признав в погибшем своего мужа. Этот тихий плач действовал на нервы Северскому, а еще не давала покоя выходка Ксении. Это что ж такое! Разве видано то? Разве боярыня может…?

— После обговорим все, после, — кивнул он, отпуская Владомира обработать рану и отдохнуть с дороги, и они оба вздрогнули, когда в женском тереме что-то ухнуло, а после донеслись громкие женские крики. Матвей тут же поспешил на этот шум, перепрыгивая сразу через несколько ступенек, влетел в светлицы. В одной из них толпились перепуганные служанки, боязливо жавшись друг к другу, глядя на беснующуюся в тереме боярыню. Та уже перевернула пяльцы, пнула корзину, разбросав нити по ковру, срывала занавеси с оконцев, плача и хохоча одновременно.

— Что ж вы стоите, дуры! — выкрикнул Северский, заметив, как с грохотом распахнула оконце Ксения. Он вдруг перепугался, что она сейчас прыгнет в это окошко, как тогда едва не шагнула с обрыва, даже совсем не подумав в испуге, что то не так велико для того, что она попросту не пролезет в него.

Разбилась слюда, падая разноцветными осколками на ковер, на саму Ксению. Матвей разглядел на ее лице и сороке кровь, понял, что та поранилась, бросился к ней, оттаскивая ее от осколков. Ксения же вырвалась из его рук, в истерике приобретя такую силу, что он не ожидал от нее, бросилась теперь уже на него, как на Владомира, с кулаками, и он ударил ее по лицу, надеясь прекратить это безумие, которым так и горели ныне ее глаза. Она упала на ковер, в ворох нитей и шелка, выпавших из корзины для рукоделия, а потом вдруг подпрыгнула на месте, поднимаясь, и бросилась к нему, что склонился над женой.

Только интуиция воина, приобретенная за многие битвы, спасла Матвея от удара в шею острыми лезвиями ножниц, которые нашла на полу Ксения среди нитей. Он заметил краем глаза блеск серебра и успел отклониться в сторону, уходя от опасности. А после вырвал из ее руки ножницы, толкнул ее на пол, придавил коленом грудь, удерживая ее, вырывающуюся, на месте.

— За Евдоксией! Мигом! — глухо приказал Матвей прислужницам, и одна из них сорвалась с места, бросилась прочь из терема.

— Убийца, — простонала под ним Ксения. — Убийца! Ты же клялся! Клялся!

Матвей смотрел на ее белое лицо, обрамленное черным платом, на ее прищуренные в ненависти глаза, на ее искривленный рот. Не было той милой девочки, что когда-то предстала перед ним в вотчине Калитина, затуманивая его разум. Не было той волшебной лады, что стояла подле него в церкви, принимая из его рук кольцо, беря себе его имя. Не было тех смешинок в глазах, того дивного света. Только неприязнь. Как всегда.

Он едва сдержал порыв ударить ее по лицу, стирая эту ненависть к нему, неприятие его, как своего господина. Он так желал, чтобы все ныне шло по-другому, чтобы она снова вернулась к нему, но другая, избавленная от морока этого, что туманил ей голову столько лет.

— Господин, — рядом опустилась на колени Евдоксия. В ее пальцах был пузырек из цветного стекла, один из тех, что Матвей сам подарил когда-то своей любезной, знатной травнице. Она кивнула ему, и он аккуратно, стараясь уберечь свои пальцы от зубов Ксении, разжал той рот. Евдоксия быстро накапала той в рот несколько капель, и спустя время его жена обмякла, на глаза опустились веки. Она ушла от них в край забвения, понял Матвей, а потом бережно поднял жену на руки, отнес в спаленку, где опустил на перины.

114