— Прошу тебя, Владек, давай пройдем далее, до порогов.
— Нет времени, моя драга, скоро стемнеет, — покачал он головой. — Надо скорее уйти из приграничных земель, когда тут так неспокойно ныне.
Тогда Ксения бросилась к Ежи, наблюдавшему, как медленно вводит коня в воду Владислав, а потом легко взлетает в седло и направляет коня, что-то приговаривая тихо тому.
— Останови его! Ну же! Течение собьет коня с ног. Он же может утонуть!
— Цыц! Доле языком молоть, — оборвал ее Ежи. — Владек плавает, как рыба с малолетства, а уж валах его разумный, не в пример кому!
И Ксения смирилась, умолкла. Стала наблюдать со всеми, как медленно и аккуратно, распознавая путь, ведет своего коня по реке Владислав. Вот валаху вода закрыла колени, потом поднялась до самого брюха, заплескавшись вокруг с шумом. Конь уже не боялся воды, чувствуя крепкую руку, сжимающую поводья, направляющую его вперед.
Они уже миновали середину, когда вдруг валах пошатнулся, провалился в воду по самую морду, и Владислав, отвлекшийся всего на миг на женский крик, донесшийся до него с берега, не удержался и плеском упал в воду. Ксения сжала ладони так крепко, что ногти впились в нежную кожу, оставляя темные полукружья.
Ну же! Ну же, Владек! Отпусти его Щуря, отпусти дева речная, которой приглянулся пригожий и статный лях. Отпусти, ибо он мой! Он всегда был моим!
И спустя миг, что показался Ксении вечностью, над поверхностью воды показалась темноволосая голова, руки уцепились за коня, обводя того через яму на дне, в которую тот нежданно попал. Конь вскоре снова встал на ноги, нащупав дно. Владислав же не стал снова залезать в седло, а поплыл рядом, не упуская повод из рук. Через некоторое время и он уже встал на ноги, а потом медленно вывел валаха на берег, махнул рукой оставшимся на том берегу, крича:
— Там яма в два на три шага! Берите левее!
Узнав об опасности, что подстерегала их на речном дне, отряд переправился на другой берег без особых трудностей, даже кони почти не дергались в испуге перед холодной водой, в которую погрузились их ноги целиком. Ксения сидела на крупе коня Ежи и смотрела, не отрывая взгляда на Владислава, который привязав к кустам своего коня, уже встречал первого переправившегося пахолика, помогая тому выйти на берег.
— Не серчай на него, — склонился к ее уху Ежи. — Я ж сказал, он с малолетства плавает как рыба в пруду. Что ему будет? Зато ведает, что хоругвь за ним смело пойдет. Даже в пасть самого дьявола. Вот и привык сам наперед идти.
Ксения нахмурила брови. При чем тут умение Владека плавать? Неужто Ежи не понимает, что упади на Владислава оступившийся конь, удержи того под водой своим весом, тут это умение вовсе не поможет. Да и ныне! Она заметила, как скидывает мокрый кунтуш Владислав, стягивает с плеч жупан и выжимает его, и нахмурилась еще сильнее. Только ведь кумоха отступила от него, только убрала свои кривые пальцы от его тела, так нет же — снова подставляется для нее! Нельзя после Ильи в воду лезть, все знают то. Даже ненароком опасно было.
Ксения даже не стала дожидаться, пока пахолик, метнувшийся навстречу коню Ежи, чтобы подхватить поводья, добежит до них, быстро спрыгнула с коня в воду, провалившись по колени в прохладу реки. От холода, охватившего ноги, пробравшего до самого нутра по жилам за миг, она замерла, а потом бросилась, с трудом передвигая ноги в тяжелом от воды подоле, на берег к Владиславу, переполненная злостью на него и тревогой, что сжимала ее сердце. Ксения хотела закричать на него в голос, отругать за подобное безрассудство после той болезни, что он едва перенес недавно, наконец ударить с размаху в грудь кулачком, чтобы дать выход своему страху, что всколыхнулся в душе при его падении в реку.
Но когда она подбежала к Владиславу, бледная, только яркая лазурь глаз на белом полотне лица, когда он повернулся к ней, услышав крики пахоликов, что донеслись до него с реки, она замерла на месте. А когда встретилась глазами с его взглядом, то и вовсе забыла, что сказать хотела. Вдруг метнулась к нему, путаясь в мокром подоле, обхватила его руками, прижалась щекой к груди. Он пошатнулся от подобного порыва, едва удержавшись на ногах от силы, с которой она ударилась об него, а потом стиснул ее в таком крепком объятии, что она даже пискнуть не смогла бы при желании, уткнулся лицом в ее макушку.
А потом Ксения запрокинула голову, взглянула в его глаза, глядящие на нее с такой нежностью, что перехватывало в горле. Еще там, на выжженной земле, к ней вдруг пришло понимание, что она не осталась одна на этой земле, что бы ни случилось, есть человек, который примет ее, которому она нужна любая и в болезни, и в здравии, который разделит с ней все, что суждено испытать на веку. И которому она простит все. Потому что любит его всем сердцем и всей душой.
— Ты весь мокрый и такой хладный, — Ксения почувствовала, как бьет тело Владислава мелкая дрожь. — Надо уйти от реки немного и встать на ночь, как можно скорее огня добыть, чтобы ты согрелся.
И она оторвалась от него, разомкнула объятия, невзирая на его протесты, настаивая на том, что нужно торопиться. Ведь она знала, что впереди у них еще столько времени, что даже дух захватывало при мысли о том, и сладко екало сердце.
Так же, как замирало оно позднее, когда уже встали на ночлег, запалив костер, когда она растирала Владислава медвежьим жиром, что дала Любава на прощание в глиняной крынке с широким горлышком. От каждого касания липких от жира ладоней его кожи кровь Ксении все быстрее и быстрее бежала по венам, стало тянуть в животе. Ксения была благодарна, что Владислав сидит к ней на постели в шатре спиной, не видит румянца, что разлился по ее лицу, даже кончики ушей горели этим огнем. Она снова и снова проводила пальцами по его коже, поражаясь количеству шрамов, что виднелись в неясном свете огня, падающем через слегка откинутый в сторону полог. Эти следы битв и знаки мук, что довелось ему испытать, завораживали Ксению, так и манили коснуться их губами, а потом провести маленькую дорожку из поцелуев вниз по его спине, прижаться к нему всем телом, чтобы этот огонь, терзающий ее, хотя бы ненадолго утих.