Обрученные судьбой - Страница 164

164

— Довольно ли, Ксеня? — вдруг произнес Владислав, вырывая ее из ее грешных мыслей. — Эдак Бартышем {2} стану.

Она не поняла, что он имел в виду, не распознав незнакомое слово в его речи, но плошку отставила в сторону, плотно прикрыв горлышко холстиной, вытерев о ту предварительно руки. Столько всего ей предстоит узнать! Его наречие, ведь она еще плохо понимала его, обычаи его народа, их верования…

Тем временем Владислав взял ее за кисть руки и потянул из-за спины, вынуждая занять место перед ним. Потом взял в руки ее лицо и сделал то, что, как ему казалось, он не делал целую вечность — коснулся губами ее губ, нежно и легко. Она улыбнулась, и он едва сдержал себя, чтобы не впиться более страстным и глубоким поцелуем в эти улыбающиеся губы, не смять их слегка грубо, беря ее под свою власть. Нет, он не будет этого делать, не сейчас, когда то, что снова было меж ними казалось ему таким хрупким. Он не будет принуждать ее своей воле, она сама должна прийти к нему.

Владислав уперся лбом в лоб Ксении, заглянул ей в глаза и улыбнулся медленно, прочитав в них то, что давно хотел заметить в их небесной голубизне. Легко провел пальцем вдоль ее скулы, коснулся пухлых губ.

— Я люблю тебя, — вдруг тихо сказала Ксения, и сердце его замерло на миг, а потом снова стало биться, разгоняя кровь по жилам все быстрее и быстрее. — Я не могу принять то, что случилось там, в вотчине, да и потом на Руси. Не желаю принимать то. Но и потерять тебя не могу, не могу уйти от тебя. Потому что только с тобой я жива. И я люблю тебя. Хочу быть с тобой. Ведь когда я с тобой…

Она не договорила, смолкла и взяла его лицо в ладони, а потом вдруг сама приникла к нему всем телом, прижалась губами к его рту, беря в плен его губы. Как когда-то взяла в плен его сердце и душу.

Ксения провела ладонями по его спине, наслаждаясь изгибами его мускулов, мягкостью его кожи. Ее всегда поражал этот контраст бархата кожи и железа его тела. Жесткость характера и неукротимая ярость, сметающая все на своем пути. И при этом нежность, с которой его большие руки касаются ее, его нрав, заставляющий посылать людей в лес на поиски хотя бы малейшего доказательства для нее того, что при всей его ярости его душа знает, что такое милосердие, что сердце не черствеет даже в пылу битвы.

Потом она отстранилась на миг, чтобы схватить подол своей рубахи и стянуть через голову, отбросила ее в сторону, куда-то к самому входу в шатер, упиваясь тем, что видела в его глазах.

— Я люблю тебя, — снова прошептала она, склоняясь к нему, желая коснуться губами его шеи, вдохнуть запах его тела, который так кружил ей голову ныне. А потом вдруг снова потерялась во времени и в пространстве, забылась, когда он откинул ее назад, на смятую постель, когда стал целовать ее, глубоко и страстно.

И она отдавалась ему. Отдавалась ему не только всем своим телом, она отдавала сейчас саму себя — свое сердце и душу. И она хотела этого. Всей своей сущностью.

Потом Ксения вслушивалась в громкий стук своего сердца, гладя его спину ладонями, наслаждаясь тяжестью его тела, ощущая биение его сердца. Удивительно, но их сердца бились в такт, вдруг подумала Ксения и улыбнулась, чувствуя, как распирает ее от того счастья, что вдруг заполнило ее всю до самых краев, до самого потайного уголка души. А потом не в силах сдержаться рассмеялась тихонько, и Владислав тут же поднял голову, взглянул в ее раскрасневшееся лицо. Потом улыбнулся сам, перекатился с нее на бок и, подперев подбородок ладонью, принялся наблюдать за ней.

— Ты смеешься…

— Я счастлива, — призналась она, и он поверил, глядя, как сверкают ее глаза в неясном свете, что пробивался в шатер. — Так счастлива, что готова кричать.

— Не надо больше криков, а то подумают, что я тут тебя совсем замучил, — неловко пошутил он. Ксения тут же спрятала лицо, уткнувшись ему в плечо, что-то бормоча себе под нос. Она вдруг вспомнила о ляхах, что сидели у костра за тонкими стенами шатра. Хоть огонь и был в отдалении, но вдруг и вправду она так кричала, что ее слышали?

— В следующий раз закрой мне рот, — прошептала она, краснея, как маков цвет, и Владислав улыбнулся. Впервые его так радовало слово «следующий».

— Ну, уж нет, — покачал он головой, поддразнивая ее. — Я не хочу лишиться такой радости своей!

Ксения заглянула в его смеющиеся глаза, а потом сложила пальцы правой руки в кулачок и ткнула его в плечо. Владислав шутливо сморщился, показывая, какую страшную боль она ему причинила своим легким ударом, а потом перехватил ее кулачок, разжал пальцы, желая коснуться губами тыльной стороны ее ладони, и замер тут же.

— Что? Что случилось? — встревожилась Ксения, заметив, как он напрягся и резко выпрямился в постели. Он тем временем развернул ее ладонь к полоске света, вгляделся в нее, а потом коснулся губами ее шрама, который остался от давней пытки железом. Затем повернулся к ней, по-прежнему удерживая ее ладонь в своей руке, заглянул ей в глаза.

— Смотри, — он поднес к ее лицу свою правую ладонь. На том же месте, у самого основания безымянного пальца у Владислава на руке был точно такой же шрам. Будто кольцом опоясывал он палец с тыльной стороны.

— Вот и повенчали нас с тобой, Ксеня, — тихо прошептал Владислав, усмехаясь. — На твоей земле и по твоему обычаю. Осталось только в нашем храме обвенчаться, — а потом вдруг посерьезнел, обхватил ее лицо ладонями, приблизил к своим глазам, заглядывая ей прямо в душу своими черными, будто омут, очами. — Ты станешь моей женой, кохана моя? Разве не видишь, что прав был тогда старик тот — ты моя! Моя радость и мое горе. Моя слабость. Я без тебя будто без сердца, не могу без тебя, нет покоя мне. Прошу тебя, стань моей до конца, до окончания лет наших. Потому что, видит Бог, не в силах я тебе отпустить от себя… не смогу… никогда.

164