Обрученные судьбой - Страница 165

165

— И не надо, — прошептала Ксения в ответ, глядя в его глаза, полные сомнений, душевной боли и любви к ней. — Не отпускай меня!

Владислав застонал глухо, прижал ее к себе, крепко обхватив руками, запуская пальцы в золото ее распущенных волос, спрятал ее лицо на своем плече.

— И ты уедешь со мной по своей воле? Покинешь отчую землю? — будто не веря тому, что услышал, спросил Владек. — По своей воле…

— Мой дом там, где мое сердце, — прошептала Ксения. — А мое сердце всегда рядом с тобой. Знать, и жить мне суждено там, где твой дом, а не мой. И я войду с тобой в храм твой, приму от тебя кольцо, — а потом отстранилась от него, заглянула в его глаза. — Только прежде, прошу, стань моим мужем и по нашему обряду. Потому как не могу я отринуть последнего, что с отчей землей меня связывает, не могу от веры своей отречься. Давай обвенчаемся в моем храме перед тем, как с земли русской уедем.

— Это немож… — начал качать головой Владислав, но замер, глядя, как замерла она, как потускнел блеск ее глаз.

А потом задумался. Разве мать его не вступила в брак, будучи схизматичкой по вере? Тем паче, ныне эта вера холопская на его земле была уравнена с истинной верой католической. Главное, совершить обряд именно там, за границей московских земель. Он не скажет ей, что схизматическая вера уже не та, что была прежде, до Унии. А потом, когда она поймет, что ходит в храм, подчиняющийся не патриарху их веры, а папе, когда осознает, что уже почти отринула невольно православие, посещая службы другой веры, принимая причастие в чужом ей храме, она сумеет принять его убеждения о переходе в католичество.

— Хорошо, — прошептал он и обрадовался, видя, как просияло ее лицо при этом, отбрасывая свои сожаления о своем обмане невольном. — Давай обвенчаемся в храме и твоей веры, прежде чем идти под венец в Белобродах. Но сделаем это не в московских землях. Тут и храма-то целого не найти после того, как король Сигизмунд прошел.

Позднее, когда Владислав уже почти провалился в сон, прижимая к себе Ксению, чувствуя тепло ее тела подле себя, она вдруг прошептала:

— Пообещай мне, что никогда не принудишь меня переменить веру, коли я сама не решу так.

Владислав помедлил немного, рассматривая ткань шатра у себя над головой, чувствуя, как тяжелая рука сдавливает грудь все сильнее, а в душу заползает предательский холодок.

— Обещаю, — наконец проговорил он.

Спустя некоторое время Ксения соскользнула в сон, улыбаясь, прижимаясь щекой к его груди, а он еще долго лежал, пытаясь поймать остатки дремы, что слетели с него в тот самый миг, когда он дал ей слово.

Он обманул ее.

На его землях нет церквей ее веры, ни единой не осталось, кроме тех, кто по-прежнему, спустя даже столько лет, не желает признавать власть папы. Но их мало в польских землях ныне, и вовсе нет в Белобродах. Его отец, пользуясь властью, что дала ему Уния, прогнал ересь со земель магнатства, виня в душе схизматическую веру в разладе между ним и матерью Владислава, ненавидя и ее, и все ее атрибуты, и последователей. И теперь эта же вера, некогда разделившая его родителей, вставала между ним самим и Ксенией, угрожая разлучить и их. А между ними никогда более не будет никаких препон отныне. Никогда боле! Разве не он сам поклялся в том там, на холме, когда она уходила от него? Разве не он сам поклялся уничтожить все, что станет меж ними любой ценой?

Ксения придет в католичество со временем, подумал он горько. Она должна будет это сделать, осознав, что столько времени и так молилась за папу, а не за патриарха. В веру, что исповедует он сам, и непременно будут исповедовать их дети. Иного выхода у нее нет. Но не по своей вине и через обман.

Но разве обман во благо такой же грех…? Разве не стоит их счастье, их будущее этой жертвы? Владислав коснулся губами ее волос, наслаждаясь их мягкостью, вдыхая аромат, который ему уже никогда не суждено забыть.

— Прости меня, моя драга. Прости…

1. Молитва об усопших

2. Нарицательное имя медведя у поляков, как у русских Топтыгин или Михайло

Глава 28

Было пасмурно, мелко крапал с неба пронизывающий холодный дождик. Будто слезы отчей земли, с которой Ксения прощалась ныне. Она и сама не знала ныне, слезы ли текут по ее лицу или капли этого моросящего дождя скатываются по щекам вниз. Вот он — край земли для нее, этот луг с уже немного пожелтевшей травой в преддверии осенней поры, что уже со дня на день грозила ступить с небес проливными дождями и тусклой пожелтевшей листвой деревьев. Эти березки, что стояли на прилужье, словно три сестры в белых нарядах, обнявшись, тесно переплетясь тонкими стволами.

Уже там, за этой неширокой рекой, чужая для Ксении земля. Чужой народ, чужая речь, чужие обычаи. Все чужое.

Она расправила на коленях подол, натянув его силой, прижалась щекой к согнутым ногам. Прислушивалась к звукам, закрыв глаза, чтобы запомнить этот последний день на родной земле. Тихо журчала по камням вода реки, шелестел ветер в длинных ветвях берез, склонившихся чуть ли не до самой травы, росшей у корней. Изредка до Ксении доносилось ржание коней хоругви Владислава, мягкий неспешный говор пахоликов.

— Пора, моя драга, — зашуршала трава за ее спиной, но ей не было нужды оборачиваться, чтобы взглянуть, кто стоит за ее спиной. Владислав присел на корточки и обнял ее, прижимая голову к своей груди. — Люди совсем продрогли.

— Мне так боязно, — прошептала Ксения, утыкаясь носом в ямку у основания его шеи, вдыхая запах его тела. И тут же, словно по волшебству, ушли все сомнения, что охватили ее, когда она пришла сюда, под эти березки, чтобы проститься с отчей землей, со всем родным и близким, что оставляла она в Московии.

165