Обрученные судьбой - Страница 172

172

— Мне просто привиделось, что мы ушли еще правее от края земли, где солнце встает, — пожала плечами Ксения, в очередной раз ловя на себе внимательный взгляд Владислава, что проезжал мимо в арьергард отряда, растянувшегося на дороге, еще мокрой от прошедшего этой ночью дождя. Его глаза потеплели на миг, когда встретились с ее глазами, и Ксении в который раз при этом взгляде показалось, будто сильные руки Владислава обняли ее. Она улыбнулась ему, а потом снова погрустнела, когда шляхтич разорвал их зрительный контакт, поскакал далее, понукая своего валаха перейти на галоп.

— Amantes amentes {1}, - проговорил тихо Ежи, когда Владислав уже удалился от них.

— Что ты сказал? — не поняла Ксения, решив, что не сумела разобрать какие-то слова в новом для нее польском наречии.

— Солнце греет не по-осеннему, вот что, — буркнул Ежи, натягивая повод, заставляя свою лошадь, обойти лужу на дороге, а не шагнуть в нее. Кто знает, какова ее глубина? А оступись кобыла, мало ли что может случиться!

Ксения кивнула ему в ответ и запрокинула голову вверх, подставляя лицо теплым лучам солнца. Ревун (вересень{2}, поправила себя мысленно Ксения) был на дворе. Листья деревьев в лесу уже почти полностью поменяли цвет с зеленых летних оттенков на более яркие, словно огненные всполохи. Судя по большим ярко-алым гроздьям рябины, что замечала Ксения в пути, осень будет дождливая по тем приметам, что рассказывали ей когда-то мамки. И верно — почти всю седмицу (тыдзень, снова поправилась Ксения) шел дождь — то мелкий, неприметный взгляду, но пробирающий почти до самых костей, то более смелый — крупными и частыми каплями. А вот нынче с утра с погодой им повезло — вдруг вышло солнце из-за серых туч, даря путникам свое тепло, ласково прогревая не просыхающие от дождя одежды. И на удивление Ксении, а еще на радость путникам оно не покидало небосвод ни на миг, так и грело их весь день.

Ксения повела легко плечами. Этим утром она сменила свою одежду на ту, что получила от старой хозяйки шляхетского двора, где они останавливались на ночлег позапрошлой ночью, и теперь пыталась привыкнуть к своему новому облику, который так тщательно рассмотрела во время отдыха дневного в большой дорожной луже, что образовалась после ночного ливня. На ней ныне была льняная рубаха с красивыми полосами вышивки по вороту и чуть выше локтей. Рукава у самых запястий были присобраны, что очень понравилось Ксении. Поверх рубахи надевалась юбка из темной плотной ткани, похожей на аксамит, но без вкраплений золотых нитей, а затем шнуровка {3} из того же полотна, что и юбка.

Катерина по неопытности так туго затянула ее Ксении, что та вдохнуть не смогла без боли в ребрах. Даже теперь, когда уже завязи были ослаблены, Ксении казалось, что ей по-прежнему тяжко дышать, вот и елозила на месте, то проверяя шнуровку на груди, то проводя рукой по стану туго обтянутому тканью.

Ксения закрыла глаза, наслаждаясь теплом, что разливало осеннее солнце, и улыбнулась довольно, вспоминая, как показалась впервые на глаза Владислава и его пахоликов в этом непривычном для нее платье. Она еще не понимала, отчего так ахнула Катерина, когда была завязана шнуровка на груди у Ксении, отчего та так осматривает ее с любопытством и каким-то странным смущением в глазах.

— Ксеня, ты ж как березонька! Краса-то какая! — прошептала Катерина, склоняя голову, что оглядеть себя в почти таком же наряде, что дала старая шляхтянка Ксении, только из более грубого на ощупь полотна. Нет, не такой у нее стан, как у этой, ставшей такой вдруг незнакомой, девушки, с которой Катерина когда-то делила келью. Но зато у самой Катерины кое-что получше есть — вон как распирает рубаху на груди, улыбнулась она и чуть ослабила ворот, позволяя тому слегка распахнуться, обнажая кожу.

А Ксения уже выходила из тесной каморки, спускалась по лестнице вниз, чтобы выйти из темной корчмы на двор, где под первыми лучами солнца уже седлали коней пахолики Владислава. Она надолго запомнит, как замерли они, глядя на нее в польском платье, как вспыхнули огнем восхищения глаза Владислава, что пошел к ней через двор, не замечая даже, что пару раз ступил в лужи сапогом.

— Чаровница моя, ты чаровница {4}, - прошептал он, поднимая ее ладонь к своим губам. — Я… ты…

А потом замолчал, не находя слов, поцеловал ее пальцы таким страстным поцелуем, что у Ксении ноги подогнулись вдруг, и она качнулась к нему, прислонилась к его плечу лбом, смущаясь от взглядов пахоликов, от того, как тесно облегает талию шнуровка, и как высоко она поднимает грудь. После свободных московитских одежд этот наряд казался ей таким открытым, таким непривычно тесным.

— Надо ехать! — вдруг громко проговорил Владислав, и от тона его голоса — резкого, недовольного — Ксения вздрогнула. Но он был зол не на нее, а на шляхтичей из местных фольварков, что пили этой ночью в корчме и сейчас вышли на двор, чтобы освежить голову в этой рассветной прохладе и немного протрезветь. Уж слишком горят глаза тех при виде стройной фигуры Ксении! Да и как не гореть глазу, когда она так красива…

Ксения не могла не вспоминать раз за разом восторженный шепот Владислава, когда они выехали со двора корчмы, щедро расплатившись с рандаром {5}, блеск его глаз, тепло его ладони, когда она пробиралась под плащ, что накинул ей на плечи Владислав еще там, на дворе, и сжимала легко талию, заставляя Ксению трепетать. Как давно они не были вместе! Как давно не целовал он ее губ долго и страстно, как давно его руки не касались ее обнаженной кожи…

— … это да! — вторгся в мысли Ксении неожиданно голос Ежи, прозвучавший над самым ухом, когда тот склонился поправить ее плащ, так и норовивший соскользнуть вниз, под копыта лошади. — Вот и узнаешь поближе.

172