Обрученные судьбой - Страница 174

174

Владислав с наслаждением отхлебнул меда из поставленной перед ним кружки, а потом откинулся назад, на стену, улыбнулся дядьке, что глядел на него хмуро, щипая свой длинный ус.

— Ни жена она мне пока, не нареченная. Из рода знатного, но не местного. Из земли пограничной. А что до посага, то разве красы ее не довольно? Вон как твои сыны на нее глаза глядели.

При этих словах Владислава пан Петрусь еще больше помрачнел лицом, взглянул на Ежи, сидевшего напротив них за столом, исподлобья, будто того обвиняя в чем.

— Знать, правду текун {10} сказал, что давеча останавливался на ночь в корчме Арона. Знать, и вправду, везешь московитку с собой. Ополоумел ты, что ли, Владусь? Вот уж не думал, что тебе дурь такая в голову придет! Московитку в дом свой ввести! Это ж слыхано?! И кому — сыну Заславского! Одно дело, что басурманку {11} в жены брать.

Владислав с силой опустил кружку на стол, расплескивая мед на столешницу. На резкий звук пооборачивались пахолики его хоругви, напряглись тут же, глядя на окаменевшее лицо своего пана, огляделись вокруг, готовые при нужде в бой вступить, коли дело дойдет до драки.

— Ты, дядко, говори да не заговаривайся! Я решил так, то так тому и быть, — едва слышно проговорил Владислав в наступившей в гридне тишине. Даже холопки замерли с кувшинами в руках над столом. — Она для меня все. И нет мне иного пути, как привести ее в свой дом, женой своей сделать. Без того нет мне ни покоя, ни счастья.

— А ко мне зачем завернул, коли к себе шел? — проговорил запальчиво пан Петрусь. — Думал, что я, как схизматик, московитку привечу? Против Стефана Заславского пойду? — он долго смотрел в глаза племянника, что так и сверкали ныне холодом, а потом вдруг хлопнул его по плечу со всей силы и расхохотался в голос. — И ведь пойду же! Знал, дьяволенок черноокий, что пойду! — он поймал Владислава за голову, притянул к себе и поцеловал того в голову, чуть повыше уха, смеясь недовольству племянника этой лаской. За столом тут же снова загудели, заговорили, возобновились шутки и смех. Засуетились холопки.

— Такой же дурень ты, Владусь, как и батька твой, и мати. Что в голову втемяшилось, то не выбить! — говорил, глядя на племянника с улыбкой, пан Петрусь во время ужина. — Ты ешь, Владусь, ешь, вон еще колбасок возьми. Мы знаешь, каких колбас на завтра закоптили? А завтра-то у нас свадьба, Костусь или Лешко сказали тебе уже? Касю отдаем. Пришла ее пора. Вот завтра и свадьба… Так о чем я говорил тебе? А! Алюта {12}! Говорил я Алюсе, что не будет ей житья с Заславским, но нет же! Не такова она, чтоб под мужем ходить. А зря! И вот оно! Вот оно как… — пан Петрусь замолчал на миг, пощипывая ус, а потом снова встрепенулся, склонился к Владиславу поближе. — А что делать-то будешь с московиткой этой? Она ж схизматичка, верно? И как под венец-то ее? Перекрестится в латинскую?

Владислав вдруг вспомнил, как вздрогнула Ксения, подняв глаза на ворота Крышеницких, а потом резко повернулся к углу гридни, в котором у схизамтиков образа их святых по обычаю стояли. Пусто. Даже полки нет, на которых ранее лики стояли.

— Вот дела-то какие, — тихо сказал пан Петрусь, вдруг отводя глаза от внимательного взгляда Владислава. — Два года назад сосед мой, пан Злобыш, отхватил от моих земель кусок. Там хоть и ройст {13} с полверсты да леса есть немного, а лес-то… В общем, договориться мы не сумели, пришлось к подкоморию ехать. А там уж люди подсказали, что вернее будет, коли из схизмы уйду. Католику с католиком суд держать достойнее, чем схизматику с католиком. А там и Кася на Большую ярмарку Леху Яншинскому запала в душу, а Яншинские род дюже справный, только латинский. И теперь я, Владусь, Ангелов {14} пою. Такие дела…

— А что к отцу-то не писал про суд? Глядишь, помог чем, — Владислав не смог сейчас смотреть на дядьку, что казалось, вдруг сжался, сгорбился, крутя в руках кружку с медом. Пан Петрусь только усмехнулся.

— Ну, так он и помог. Он же совет мне дал про латинство. Не родич ему схизматик после смерти Алюты, не родич…

Владислав коротко кивнул, отпивая меда из кружки, чтобы пропустить момент, когда он должен был отвечать дяде. Да и что он мог ответить на это? Он знал, что отец не привечает Крышеницких, не любит тех, как обычно не любят тех, кого по слепоте своей винят во всех грехах, забывая о своей вине. Так и Стефан Заславский винил род жены за то, что воспитали Элену такой, какой она вышла. Хотя какая вина в том родичей?

— А церквы-то остались в повете греческие? — тихо спросил пана Петруся Владислав, и тот взглянул на него пристально, будто пытаясь что-то прочитать в его темных глазах.

— Была одна в верстах семи-восьми от края фольварка моего. Пожелаешь, пошлем завтра кого узнать, под кем теперь она — под патриархом или под папой. А тебе на что то?

— А я венчаться хочу, дядко Петрусь, — ответил ему Владислав, и пан Петрусь подавился медом, которое пил в тот момент. А потом уставился на родича, не отрывая глаз, не замечая, что мед медленно стекает по его усам, капает на жупан.

— Ты сдурел, Владусь! — прошептал его дядя. — И потом — для чего тебе то?

— А еще хочу чтобы ты моим райеком {15} стал на заречинах {16}, - словно не слыша его, продолжил Владислав. — Станешь моим райеком? Оттого и приехал сюда, дядко.

Уже около полуночи, когда беседа за столом уже затихла, когда многие из пахоликов спали, положив голову на руки на столе или все же добравшись до постели на полу гридни, когда пан Петрусь, тяжело ступая и качая хмельной головой, ушел к себе в спальню, Владислав вдруг поднялся из-за стола и прошел к одной из плотно закрытых дверей. Он знал, что за ней, за этой дверью, спят дочери пана Петруся, и именно там разместили на ночлег Ксению и Катерину. Почему-то именно сейчас ему вдруг захотелось увидеть кохану, дотронуться до ее волос, разметавшихся по подушке, словно солнечные лучи. Но он не мог, не смел войти в девичью.

174