Обрученные судьбой - Страница 271

271

— Как твоя поездка? Хорошие вести принесла? — спросила Ксения, стараясь его отвлечь от своих переживаний, и он кивнул:

— Есть и благие вести, и худые. Я долго искал хорошего законника, но все же успешно. Толковый человек мне попался, весьма толковый. И его знания действительно стоят каждой монеты, что я отдал за его услуги. Но и худое настигло меня в Вильно. Отказ папского легата в браке. Но ты не думай о том, моя кохана, мы снова пошлем текуна, на этот раз, напрямую, в Рим, к самому папе. В его руки судьбу ныне отдам свою. Я не буду Заславского герба, коли не добьюсь дозволения!

Ксения подняла голову, обхватила его лицо своими маленькими ладошками, заглянула в его глаза. Владислав замер, пораженный той решимости, что прочитал в ее очах. А еще какую-то странную обреченность. Будто она ступила на дорогу, у которой не было обратного пути.

— Нет тебе нужды слать текуна в земли дальние, лада моя, — прошептала Ксения запальчиво. — Я долго думала о том. И приняла решение давеча. Не сохранить мне веры своей в землях чужих, не сдержать канонов греческих при господстве церкви латинянской. Пусть нарекут меня братья мои изменницей, пусть проклянет род. Так уж видно суждено мне. Ибо под римский закон перейду, так решила. Тогда и нужды нет просить о благоволении папу. Ведь в одной вере будем, Владусь.

Она увидела, как забегал по ее лицу внимательный взор Владислава, будто тот никак не мог решить, правду ли она говорит ему ныне или лукавит, а потом вспыхнули его глаза такой радостью, что давно не видела в них Ксения, прижал к себе ее да так крепко, что сдавило дыхание в груди. Тот радостный блеск его глаз опалил словно огнем, причинил боль такую острую, что даже слезы на глазах снова выступили. Благо, он не видел их, обнимая ее, гладя нежно ладонью по шелку ее волос.

— Deus mio, Ксеня, неужто? — шептал он, все еще с трудом веря, что одна из преград к их браку ныне пала. — Неужто? О, моя драга, даже передать не могу, что сотворили слова твои со мной! Такая благость… Милая моя, кохана моя… Моя чаровница, такую радость подарила мне ныне! Слов нет сказать…

— Владусь, у меня просьба к тебе есть, — проговорила Ксения, стараясь не слушать его голос, его слова, боясь, что решимость тут же покинет ее, как делала это порой, когда Владислав был вот так близко к ней, когда смотрел на нее с такой нежностью в глазах, что перехватывало дух. — Я хочу в Слуцк поехать на моление, перед тем как в костел ступлю. На время поста веры моей. Я слыхала, там нет запрета на закон греческий, открыто люди в церквы ходят. Отринуть веру, Владусь, — грех большой, и я бы хотела… хотела… — ее голос отказывался повиноваться, но она все же сумела взять себя в руки, чтобы во Владиславе не зародилась даже тень подозрения ныне. — Мне надобно то, понимаешь? А уж после… как вернусь, приму крещение латинянское, перейду в римский закон.

Она была готова убеждать его долго, придумала столько доводов для того за время его отсутствия, но Владислав согласился тут же, не спрашивая ни о чем, принимая ее решение. Оттого, с какой легкостью он позволил ей это, с каким нетерпением отныне сам торопил дни до поста схизмы, хотя это и означало разлуку для них, у Ксении сжималось сердце.

— Почему? — спросила Ксения его однажды. — Почему ты так легко отпускаешь меня?

— Чтобы никогда не отпустить тебя после, — последовал ответ. — Никогда!

Владислав так же ничего не сказал Ксении, когда та стала настаивать на том, чтобы взять с собой только одну служанку, ехать без паненок, только под охраной гайдуков.

— Я еду на моление, а не на прогулку. К чему мне там девицы? Тем паче, латинянки, — убеждала она Владислава, и он верил ей, велел собираться в дорогу только ратникам да молоденькой рыжей служанке, что прислуживала Ксении в Замке. Это вызывало бурю слез у паненок, расстроенных подобным решением панны.

— Я понимаю, отчего панна не берет в дорогу Марию. Та разродится скоро, — сказала тогда Малгожата, покусывая бледные губы. — Но отчего панна так жестока ко мне? Я думала, панна расположена ко мне… выделяет среди остальных девиц. Почему лишила меня этой радости разделить с ней путь? Почему гонит от себя ныне?

— Я не могу взять в православный монастырь латинянку, милая, — пыталась утешить ее, как могла, Ксения, ясно видя, как та огорчена. — Никак не должно там быть тебе. Только оттого отказываю тебе в этом путешествии, только оттого.

Как же множились ее грехи день ото дня! Ксения уже сама и торопила дни, чтобы как можно меньше лжи сорвалось с ее губ, но в то же время умоляла их растянуться от рассвета до заката, насколько можно то было длиннее. Чтобы провести эти дни с Владиславом, по моменту собирая от каждого в свою память, надежно пряча их в свою душу, чтобы когда-нибудь воскресить мысленно, вернуться в них, горькие от страданий и сладкие от поцелуев Владислава, от его нежности, от его любви.

Ксения попросила его не навещать ее ночами, избегая греха блуда, как обещала на исповеди несколько недель назад, но ее тело отчаянно протестовало против этого решения, особенно притом, насколько горячи стали его поцелуи со временем. Становилось все труднее прощаться с ним, удаляясь к себе в покои на ночной сон, труднее стало останавливать его ласки, становившиеся откровеннее с каждой минутой, что они проводили вместе. Тело буквально огнем горело, и только его руки и губы могли погасить это пламя в ее крови.

Быть может, потому и случилось то, что должно было произойти. Был последний вечер, который Ксении суждено было провести в Замке. Следующим утром она займет место в санях, гикнет лошадям возница, взмахнет кнутом, подгоняя тех, и уедет она прочь со двора в сопровождении небольшого отряда гайдуков, во главе которого будет скакать Ежи.

271