Обрученные судьбой - Страница 284

284

Ксения долго обдумывала предложение Ежи, долго не решалась дать окончательный ответ ему, постепенно плетущему сеть интриги. Она понимала разумом, что нет иного пути, а сердце плакало в груди, уверяя, что нет преград для тех, кто любит истинной любовью, что Господь обязательно услышит ее молитвы. А потом снова возражал рассудок — разве склонится Бог к союзу православной и латинянина, коли сама церковь клянет этот брак?

А затем пришли поганые дни. Оборвалась последняя нить, что связывала Ксению с Владиславом, ведь она дала зарок — коли тягостна будет, останется подле него, что бы ни случилось, отдавая себя целиком в руки судьбы, отдавая ей роль жребия. И тогда приняла она предложение Ежи, в тот же день обсудили детали предстоящего обмана. Правда, ее смутило, что Ежи приказал ей открыто заявить о своем намерении ехать в Слуцк на моление, но она верила усатому шляхтичу, а его слова были так убедительны.

Ксения не помнила, как уехала из Замка, словно в тумане покидала его. Но тот последний взгляд Владислава, брошенный из окна галереи, еще долго стоял у нее перед глазами. Словно он узнал, прочитал ее мысли. Словно прощался с ней…

Она во время пути то и дело оглядывалась назад, долго ждала, что на краю земли появится алое знамя с гербом Заславских, что настигнут вскоре всадники во главе с темноволосым ординатом. Ждала и надеялась на это, ведь тогда их сговор с Ежи пойдет прахом, и ей тогда не придется делать то, против чего так отчаянно возражало сердце. Не придется лгать Владиславу, не придется снова причинить ему боль, от которой еще полгода назад он так безуспешно искал снадобье. Но разве есть снадобье от душевных мук?

— Доле тебе слезы ронять, — заметил ей Ежи уже на второй день, отводя в сторону на дворе одной корчмы, что встретилась им по пути. — Люди уже косятся, не хватало нам лишних дум чужих.

— Я не могу, — шептала Ксения, глотая соленые слезы. — Болит… душа болит…

Ежи долго смотрел на нее пристально, а потом кивнул, соглашаясь с мыслью, что нежданно пришла в голову.

— То даже добже будет, — прошептал он. — Скажешь Берце, что зубная боль мучает, оттого и слезы льешь беспрестанно. Пусть снадобья дурманного даст тебе.

Так и повелось в дальнейшем. Каждый день Берця подавала своей панне настойку маковую, а та делала вид, что пьет ее, пытаясь унять боль. Правда, пару раз Ксения все же выпила снадобье, полагая, что если оно устраняет боль телесную, то и с душевной болью должно справиться. То странное оцепенение, а позднее глубокий сон, в который она провалилась, убаюканная ходом саней да теплом, что дарила меховая шкура, надежно укрывающая ее от мороза, на время позволили ей не думать о том, что ждет ее впереди. Но пришедшая на пару к сердечной муке головная боль, что терзали ее почти все следующее утро да странная сухость во рту быстро заставили ее отринуть мысль о том, чтобы забыться под действием дурмана.

К концу первой недели пути Ксения вдруг заметила, как стал беспокоен Ежи, как то и дело оглядывается назад, вглядывается в линию на краю земли, словно ожидая увидеть кого-то. Совсем как она недавно ждала хоругвь Владислава, преследующую их. Но никто не настиг их тогда, никто не остановил грозным окриком, и путники без особых происшествий въехали во двор корчмы старого жида Адама, куда привел их Ежи, ехавший во главе отряда.

Именно с этого двора Ксения должна была исчезнуть следующей ночью по задумке усатого шляхтича. Нынче же вечером она должна была сказаться больной и задержать отряд тут еще на день, пока не прибудет человек Ежи, что увезет тайком ее ночью в Слуцк. Там в слуцких землях она скроется за высокими стенами православного монастыря, снова покроет голову платом белицы. Безуспешно будет пытаться отыскать свою панну Владислав, безуспешно будет ездить по землям, где ее видели в последний раз.

А потом Владека убедят, что она оставила его, ушла из его жизни для его же блага. Владислав поймет, почему она поступила так, уж слишком хорошо он знал ее, уж слишком похож этот поступок на тот, что она совершила когда-то в землях русских. Уж лучше умереть самой, сгинуть, чем дать Владиславу упасть на дно той ямы, в которую он непременно попадет, останься она с ним!

Со временем Владислав примирится с ее потерей. Затянется рана, улягутся душевные муки. И тогда он пойдет на поводу рассудка — примириться с Острожскими, поведя панну Ефрожину под венец. Ксения прикусила губу, стараясь сдержать слезы, как всякий раз едва думала о том. Уж лучше пусть будет с горделивой панной, чем с проклятой черной старухой с косой! Пусть лучше чужие руки ласкают его, чем превратится его тело в прах!

А после, спустя время, когда улягутся бури в землях магнатства, когда ничто и никто не будет угрожать Владиславу, Ежи откроет тому правду о местонахождении Ксении, если к тому моменту она сама будет все еще желать того. Ведь выбирая между платом черницы и объятиями Владислава, она делает выбор между праведной жизнью и грехом, страшным грехом блуда. Никогда она не сможет стать венчанной женой для него. Только любавой, как звали в ее землях подобных жен.

Но что за доля без его глаз, без его рук и губ? Нет ей жизни тогда, Ксения ныне знала это достоверно. Оттого и будет молиться она неустанно в предстоящие годы разлуки, умоляя простить ей греховную любовь ее, ее будущее, что навсегда связано только с ним, с темноволосым паном, который был послан ей судьбой. Оттого и станет подле него на жизненном пути без венца.

Конечно, если Владислав будет желать того. Ксения прикусила губу. Нет, не может быть, что он забудет ее со временем. Не может любовь угаснуть без следа. От любого костра, особенно так ярко пылавшего, как тот огонь, что пылал в их сердцах, остается искра. И Ксения сделает все после, чтобы снова разжечь этот костер, пусть даже останется самый малый уголек от него к тому времени.

284