Хотя ей отчаянно хотелось думать, что не будет этих долгих лет разлуки, что Владислав отринет союз с панной Острожской, не желая связывать себя узами брака ни с кем, кроме нее, Ксении. Что так будет тосковать по ней, храня верность тому чувству, связавшему их некогда, что сам Ежи не выдержит и откроет Владеку их сговор ранее срока, еще до конца этого года, быть может, даже этим летом. И тогда сам Владислав приедет за ней и увезет обратно в Заслав на своем валахе, чтобы более никогда они не разлучились. И он непременно простит ее. Потому что она приложит все усилия для того. Потому что он не может не простить ее.
Неожиданно стукнула дверь за ее спиной, и зачарованная своими мечтами Ксения обернулась на этот звук, полагая, что это вернулась Берця, взявшая за привычку уходить на ночь к одному из гайдуков в небольшой свите Ксении. Но это был Ежи, обеспокоенно крутящий длинный ус.
— Борздо! Меняй свое платье на это. Все меняй! В твоем платье ты слишком приметна глазу чужому. Пришел срок, панна. Пора уходить с корчмы! — он бросил Ксении сверток, и она едва успела подхватить его. — Борздо, говорю! Слуга Адама проводит тебя туда, куда ехать должна.
— Я не понимаю, разве мы не должны… — начала Ксения, но Ежи уже снова скрылся за дверью. Ей ничего не оставалось, как быстро перерменить свое платье из богатой бархатной ткани и сорочку из тонкого полотна на суконную юбку, рубаху из толстого полотна и шнуровку, подбитую беличьим мехом. После ее роскошного платья этот наряд, что был привычен для простой шляхтянки или горожанки, показался Ксении таким простым, таким непривычным.
Она едва успела зашнуровать жилет, как вернулся Ежи, кивнул довольно, а потом протянул руку ей ладонью вверх.
— Все твои побрякушки, панна, сюда давай.
Она подчинилась ему и в том — сняла из ушей длинные серьги, стянула с пальцев перстни, помедлив с одним, с серебряной сканью вокруг бирюзового камня. Этот перстень был дорог ей, как никакой другой, ведь именно недавно надел на палец Владислав, говоря, что это дар ей на заречины, знак их обручения.
— И распятие, — коротко сказал Ежи, показывая на ее шею, где на тонкой цепочке из серебра висел православный крест, украшенный бирюзой.
— Нет! — отрезала Ксения, упрямо вздергивая подбородок, и на ее удивление Ежи не стал спорить, отступил в сторону, пропуская в комнату низенького хозяина корчмы.
— Адам проведет тебя тайно к задней двери, — проговорил Ежи. — Там, в паре десятков шагов от корчмы, у края леса тебя будет ждать его слуга, Януш. Януш не слышит, глух он, имей в виду. Тебе лучше от него в этой тьме не отставать, потеряешься в лесу — дай Бог, чтобы он быстрее нашел, чем волки. Запомни еще — ты не панна Ксения из Московии. Ты отныне Катаржина Вревская. Остальное по приезде скажут. Запомни — Катаржина Вревская!
— Куда ты отправляешь меня? — спросила Ксения, стараясь гнать от себя мысли о волках. — Отчего так скоро? Ведь сговор был на следующую ночь.
— У меня все готово, панна, медлить нет резона, — отрезал Ежи. — К чему тянуть, коли само небо к нам мирволит? Езжай с Богом. Януш получил наказ доставить тебя живой и невредимой даже ценой своей жизни, — он вдруг шагнул к ней, сам накинул на ее плечи плащ, что принес с собой сейчас, застегнул серебряный аграф, избегая ее взгляда. — Ну, с Богом, панна! Хотя и худое дело ныне творим…
Ксения до сих пор удивлялась, отчего так безропотно шагнула вслед за корчмарем в темный потайной коридор, ведущий прямо со второго этажа вниз, на задний двор. Быть может, оттого что сама была перепугана происходящим. Или осознанием того, что впервые видит Ежи таким обеспокоенным, таким… испуганным…
В темноте опустившихся на землю сумерек она едва разглядела на заднем дворе фигуру слуги старого корчмаря. Он стоял, держа на поводу двух лошадей. Ксения помедлила, в ужасе думая о том, как она поедет на этом дьявольском создании, попятилась назад, но дверь за ее спиной уже захлопнулась, а Януш ухватил за рукав рубахи, принуждая приблизиться. Потом помог ей забраться в седло, показал жестами, что поведет ее лошадь на поводу за собой. Час от часу нелегче, подумала Ксения. Неужто у нее не только глухой, но и немой провожатый? Как же с ним разговоры-то вести?
Она старалась не думать о том, что едет неизвестно куда в темень леса с пугающим ее все больше и больше провожатым, отгоняла от себя мысли о том, что уезжая ныне, оставляет позади свое сердце. Стала думать о Ежи, пытаясь отвлечься от того, что впервые в жизни едет верхом одна, от паники, что наполняла душу, при мысли о том, что это животное может сбросить ее в снег, покалечить, а то и убить копытом. Она слыхала о таких случаях еще в вотчине батюшки. Хотели подковать да не сумели удержать тогда коня. А он — хлоп копытом в лоб одному из холопов, и тотчас убил на месте.
Ксения поежилась испуганно, борясь с желанием приникнуть к шее лошади, вцепиться в нее мертвой хваткой, что настрого запретил ей жестами Януш, ехавший ныне впереди нее, направляя свою лошадь меж еловых лап. А потом нахмурилась озадаченно, заметив, как вдруг немного посветлел снег под копытами его лошади. Возможно ли то? Свет становился все заметнее и заметнее, и Ксения, удивленная, обернулась назад, рискуя свалиться наземь. Позади нее горел небольшой огонек, становясь все ярче и ярче с каждым мигом. Ой, Матерь Божья, неужто пожар где?
Ксения хотела перекреститься и даже руку подняла да не донесла до лба. Ее голове вдруг стали становиться в один ряд мелкие детали, открывая ей полную картину происходящего: пожар в корчме (а ведь именно она была позади беглецов), ее одежда, оставленная на дворе, ее украшения, беспокойство Ежи, что она заметила утром, все нарастающее к вечеру. Сердце забилось сильнее в груди, будто птичка, пойманная в силок.