Обрученные судьбой - Страница 315

315

— Что ты такое говоришь, Ефа? — ошарашено взглянул на нее отец тогда. — Как можешь? Анна твоя дочь!

— Почему? Почему все вечно напоминают мне о том? — взорвалась Ефрожина.

— Оттого, что ты не должна забывать. А ты забываешь. И забываешься! Анна плоть от плоти твоей, кровь от крови. Ты выносила ее под сердцем, неужто нет в нем тепла для дитя? — и видя, что глаза дочери так и остались ледяными, а сердце ее — глухо к доводам и убеждениям, с горечью произнес. — Ты молода, оттого и горяча ныне твоя кровь. Пройдет время, и ты поймешь, что ошибалась. Жестоко ошибалась. Дай Бог, чтоб то не случилось слишком поздно! И ты запамятовала, что тоже дочерью являешься. По твоим словам, мы с матерью должны были отвернуть от тебя свои сердца, когда ты родилась? Не отдать тебе всю ту заботу и нежность, что ты получила от нас? Так выходит по твоему разумению?

Но Ефрожина не слушала его. Ведь отец не может понять ее. У Януша Острожского было два сына и две дочери, когда на свет появилась Ефрожина. У него было, кому наследовать фамилию, герб, кому взять за собой земли ординации. А у Владислава нет, и если старый жид снова будет стоять на своем, утверждая, что постель пани должна быть пуста на год, то вряд ли вскоре появится. И что тогда? Что, если она вообще никогда не сможет зачать и выносить сына? Что помешает тогда тому унижению, что было когда-то у пани Ольшенской, когда ее супруг признал сыном внебрачного ублюдка и отдал ему большинство своих земель? Такого ей точно не снести!

— Amen! — пронеслось по собору, и Ефрожина вздрогнула от неожиданности. Месса завершалась. Владислав вдруг взглянул на нее и протянул в ее сторону руку. Она посмотрела на его лицо — хладнокровное, безразличное ко всем и вся, а потом вложила свои пальцы в его ладонь.

— У тебя такая холодная рука, — вдруг прошептал Владислав, склоняясь к ее уху. — Надо бы муфту брать с собой. Только недавно простудой мучилась!

Ефрожина промолчала, ее лицо осталось неподвижным, ни единой эмоции не мелькнуло при том. Отвела взгляд на отца Макария, приняла покорно святые дары из рук ксендза, мысленно в который раз взывая к Всевышнему, чтобы тот снизошел к ее мольбам и даровал ей радость, которую она так долго ждала.

Идя по проходу, под руку с Владиславом по окончании мессы Ефрожина не могла не скользнуть взглядом по лицам из их свиты с мужем. Они все были различны, и такие же различные чувства она питала к этим людям.

Вот Мария, жена ловчего Влодзимежа. Уже четвертую тягость носит, словно кошка. Три сына, Божья благодать. Ефрожина не любила эту молодую женщину, и не только потому, что та имела то, в чем самой Ефрожине было так жестоко отказано.

Она была московиткой. Она знала ту, что была прежде до Ефрожины, и часто пани Заславская ловила на себе странный взгляд жены ловчего. И ненавидела ту за этот взор… Именно по этой же причине она удалила сразу же, как только стала супругой Владислава двух паненок, что были наиболее близки когда-то к бывшей нареченной пана ордината. Жаль, что Влодзимеж в почете у Владислава, жаль.

Ежи, этот вечно хмурый усатый толстяк. Ефрожина терпеть не могла его, впрочем, и он отвечал ей тем же. Она не могла взять в толк, отчего этот пан вызывает в ней такую лютую неприязнь, не могла найти причины, чтобы оправдать ее. Казалось, что пан Смирец только рад разладу между супругами, словно ему по нраву, что она не смогла удержать любовь и внимание Владислава только в своих руках. А потом вспомнилось, что действительно есть повод невзлюбить этого старика.

Когда-то в Замок заехал ювелирных дел мастер, что привез заказанную Владиславом толстую цепь, украшенную крупными камнями цвета крови. Пан Заславский как раз собирался выехать в Варшаву, куда прибыло посольство Московии, чтобы обсудить границы государств, заключить перемирие, получить некое удовлетворение обидам, что нанесли поляки за годы Смуты. Ему никак не выходило в этот раз остаться в стороне от сеймов, как он ни противился заседать в столице, ссылаясь на обязанности подкомория повета, чей пост Заславский занял в первое же Рождество после свадьбы с Ефрожиной. Московское посольство могло настаивать на возвращении смоленских земель и их окрестностей, а Владиславу того не хотелось. Пусть пока вотчина Северского и его приграничные владения, что перешли к Заславскому, лежат в руинах да не обрабатываются. Еще придет то время!

Потому и готовился Владислав к поездке в Варшаву, обновлял гардероб. Понадобились и новые цепи и перстни, кроме того, прежние требовали починки. Вот и приехал в Замок ювелир, прихватив с собой несколько гарнитуров, зная, как падка пани Заславская на богатые украшения. И та действительно многое приобрела в тот раз, завороженная блеском камней и металлов на своей дивной белой коже. Но единственным, что она не смогла купить, был гарнитур из прекрасных серег и гребня в форме диковинной птицы с длинным хвостом из широких перьев. Разноцветные самоцветы так играли в солнечном свете цветами, что у Ефрожины даже руки затряслись, так ей захотелось эти украшения. Но ювелир отказал ей, поведав, что гарнитур выкуплен уже. Пан Смирец, когда ездил в Менск вместе с паном Заславским, приобрел эти украшения.

Ефрожина настаивала, пыталась перебить цену, даже пыталась умолить мастера ювелирных дел, ненавидя себя за подобную слабость. А потом бросилась в залу, где муж вместе с молодым Добженским, занявшим пост каштеляна Замка и управителя ординации, обсуждали дела и принимали войтов. Владислав только плечами пожал в ответ и сказал ей просить самого пана Смирца, что сидел тут же у камина, дымя чубуком.

315