Как-то, едва минул год с тех пор, как пани Кася получила самострел от Ежи после долгих споров и уговоров, поехали на охоту в ближайший лесок, что окраине земель пана Смирца был. Тогда один из охотников случайно провалился в медвежье логово, разбудив этого хозяина леса. Их было мало: всего-то мужиков — Ежи, Лешко, шляхтич с соседней вотчины да пара холопов во главе с лесником.
И Ксения. Именно она, такая хладнокровная, такая спокойная перед лицом разъяренного зверя, уложила двумя меткими выстрелами медведя — один в глаз, другой в сердце, заслужив себе ими невиданную славу в местных землях. С тех пор никого не удивляла эта маленькая фигурка на белой лошадке с самострелом за спиной. Лешко и Ежи научили ее всему, что могли передать женщине, и порой даже сами завидовали ее острому глазу, ведь первый плохо видел вдаль с рождения, а второй по старости. Как же лихо била пани Кася из своего самострела, что любо дорого на охоту с ней идти!
— Пойдем, Лешко, в дом, — вздохнула в ответ Катаржина. — Умаялась я за день, да и поесть не мешало. Не удастся то, когда отец на двор приедет.
Что там произошло в лесу, гадал Лешко за ужином. Даже при скудном свете свечей, что стояли в плошках на столе, он видел, как бледна Катаржина, как рассеянно слушает лепет Анджея, что ест кашу из гречихи, сидя на ее коленях, как часто ворошит тому волосы и целует в затылок. И как вздрагивает при каждом звуке, что доносится со двора, Лешко тоже подмечал.
Скоро за окном стало совсем темно, хоть глаз выколи. Збыня по знаку пани увела панича в спаленку матери, чтобы уложить того на ночной сон, предварительно рассказав тому сказания, которые, казалось, еще недавно шептала, укладывая собственную дочь. Ныне же Марыся уже вон какая девица стала! Скоро под венец отдавать. Да только та глаза свои бесстыжие отвести от пана Лешко не может, а так огляделась бы по сторонам, может, кого их хлопцев-то и выбрала.
— Со мной ступай, Марыська! — сурово сказала Збыня дочери, уводя из гридницы панича, ткнув дочь, стоявшую у печи в бок. — Перину пани взобьешь, покамест я панича умывать буду. Не стой тут столбом, не намазано медом тут — нечего и прилепляться!
Но не суждено было Лешко задать тот вопрос, что так и крутился на языке. Недолго они были одни с Катаржиной в гриднице. Со двора донесся тихий шум, заставивший пани резко выпрямиться, стукнула дверь в сенях, а после с грохотом распахнулась дверь гридницы, впуская вместе с мужской фигурой холод поздней осени. Ежи, даже не сняв шапку с бритой головы, резко прошел в гридницу и взмахнул рукой. Прежде чем Лешко успел подняться с лавки, сообразив, что к чему, угрожающе тихо просвистела плеть и опустилась на спину Катаржины. Второй раз ударить себя она не дала — успела ухватить за плеть, задержала ее, замотав на ладонь. Благо, Ежи бил не для того, чтобы причинить боль (хотя кожа под платьем и рубахой загорелась огнем на месте удара), а для того, чтобы наказать.
— Ты! — прошипел Ежи, резко притянув на себя ее, и она поехала по скамье к нему, сбивая суконный полавочник. Лешко вскочил на ноги, но куда ему дотянуться до них через стол? — Ты как посмела?! Разума лишилась последнего? Погубить его желала? Из-за бабской своей ревности?
— Я никогда не промахиваюсь, ты же знаешь! — таким же тоном ответила ему Катаржина, глядя в горящие яростью глаза. — И как я могла убить его…?
— А коли б он голову поднял? А?! Не подумала, верно? Снова ум за разум зашел, а сердце наперед пошло?
Она отвела глаза, признавая его правоту, и Ежи тут же словно сник, будто гнев испарился из него, ушел прочь. Он аккуратно вытащил плеть из ее ладони, размотав тонкую кожу, оставившую красную полоску на ее коже, а потом вдруг прижал к себе ее, коснулся губами ее затылка.
— Прости меня! Погорячился я. Но и ты виновата. Что это в Бравицах было? А коли б нагнали?! Я чуть сердце свое не потерял, пока ехал по твоему следу. Думал, все, конец нам с тобой, — тихо проговорил Ежи, а потом взглянул из-под бровей на стоявшего по другую сторону стола шляхтича. — Ты увел? Как ты позволил ей ехать в Бравицкий лес? Неужто не слыхали, что охота там?
— Не кори его, — вступилась за Лешко тут же Ксения, отстраняясь от Ежи. — Нет его вины в том.
— А чья в том вина? Для чего он с тобой ездит? В очи твои голубые глядеть?! — снова вспылил Ежи и сжал плечо Ксении так, что она поморщилась невольно. Лешко тут не смог стерпеть — обошел стол и встал подле Ежи, глядя на него исподлобья.
— Отпусти ее.
— То что это? — деланно удивился Ежи, убирая руку с плеча Ксении. Теперь он выпрямился напротив Лешко, заложив большие пальцы рук за широкий пояс и широко расставив ноги. — Ты то мне говоришь? То ж моя дочь. Пожелаю смертным боем колошматить буду, пока дурь не выбью. И никто мне не указ. И никто поперек моей воли не встанет!
— Я встану! — тихо произнес Лешко с явной угрозой в голосе. Ксения тут же вскочила на ноги, почувствовав, как накалился воздух в гриднице, схватила за рукав жупана Ежи, пытаясь удержать его от лишних слов, одновременно приказывая взглядом Роговскому замолчать. Неужто он не видит, как зол Ежи ныне, что не забыл тот еще те эмоции, что душу рвали днем? Как два петуха на дворе, право слово! — Я встану поперек твоей воли, коли нужда будет.
— То ты мне, сучий ты сын, говоришь? Мне? Тому, что дал тебе кров и пищу, когда ты приполз ко мне побитый казачьим быдлом? Ты по какому праву между отцом и дочерью встанешь, а? Может, ты не только за этой юбкой глядишь, но и под ней уже побывал, раз так смел ныне?
А потом резко оглянулся назад на Ксению, что покраснела и отвела в сторону взгляд в тот же миг. Вот оно что!