Обрученные судьбой - Страница 328

328

— Я прошу тебя, пан Юрась, — проговорил Лешко, заметив, как наливаются кровью глаза Ежи, как задергался правый ус. — Отдай за меня Касю.

Ежи кивнул коротко своим мыслям, пригладил усы, а потом вдруг рванулся к Лешко, схватил того за жупан и с силой бросил на пол, аж посуда на столе зашаталась. Закричала Ксения, попыталась остановить шляхтича, удержать от того, чтобы навалиться на обидчика, но не сумела, и Ежи стал бить по лицу Роговского. Открылась дверь спаленки, показалось удивленное лицо Збыни, а потом скрылось тут же с причитаниями. Этот вой, словно привел в чувство Лешко, не ждавшего нападения от старого шляхтича, оттолкнул тот с себя его, отбросил на пол, а сам на ноги вскочил, вытирая ладонью кровь с разбитой губы. Но Ежи тоже поднялся на ноги, отбросил руку Ксении, что пыталась остановить его, вынул из ножен саблю, лезвие которой блеснуло угрожающе в свете свечей.

— Ну, сучий ты сын, Лешко! Я ж как чуял… — с горечью произнес старый шляхтич прежде, чем метнуться вперед к Лешко, замахнувшись острым оружием. Ксения снова закричала, когда сабли лязгнули лезвиями, столкнувшись друг о друга в воздухе, а мужчины с яростью взглянули поверх этого стального перекрестия глаза в глаза. Разошлись, и снова замах, снова крест накрест лезвия легли. Заиграла кровь в жилах и у молодого, и старого, затмила ярость разум, заставляя снова и снова кидаться на противника, выпуская то напряжение, что накопилось за этот день в обоих. И только ледяная вода, обрушившаяся волной на обоих, остановила это безумие, охладила вмиг горячие головы.

— Чтоб меня черти взяли! — взревел Ежи, тряхнув головой. Мокрые усы повисли около губ тонкими полосками. — Катаржина!!!

Та только спрыгнула с лавки с деревянной ражкой {3} в руках, выплеснув на мужчин ледяную воду, что была приготовлена на утреннее умывание и грелась медленно подле печи.

— Негоже родичам, как псам друг другу в глотки цепляться, — холодно проговорила она. — Хотите кровь пустить — идите во двор да носы расшибите друг другу. А вот так…

Она бросила на пол ражку и ушла в спаленку, не сказав более ни слова, глухо стукнув дверью, показывая тем самым свою злость и недовольство тем, что увидела. Тут же из комнатки выскользнула бочком Збыня, ведя за собой дочь, и юркнула в другую дверь, как можно быстрее, чтобы не попасть под горячую руку панам. А сбитые с лавок суконные полавочники да посуду, что свалили со стола в пылу ссоры, она на место вернет позже, когда опустеет гридница, как и вытрет пол, поменяет половики.

— Пани Кася права, негоже нам кровь лить, — угрюмо произнес Лешко, поднимая с пола мокрую волчью шкуру, что упала с его плеч некоторое время назад. — Признаю, есть вина моя в том, что присох я к твоей дочери и никак не могу очи ее забыть. В голове и сердце она у меня, пан Юрась. И то давно. Отдай за меня пани Катаржину. Сам ведаешь — никому в обиду не дам ни ее, ни Андруся. Хребет любому сломаю за них.

— Ей решать то, не мне, — ответил Ежи, крутя ус. И добавил с горечью, так отчетливо различимой в голосе. — И когда только успел, а, Лешко? Я ж как чуял…

Но не стал дожидаться ответа, ушел к себе в спальню, громко стукнув дверью, как до того это сделала Ксения. Та вздрогнула, услышав этот стук, а потом бросилась к окну, чтобы убедиться, что разошлись они, не станут больше друг друга кулаками мять, что Лешко уехал к себе на двор. Задумалась на миг, не стоит ли ей пойти к Ежи да объясниться с ним, но потом отказалась от этой затеи. Довольно ему ныне волнений. Вот переспит ночь, улягутся его гнев и тревоги, тогда и поговорят они обо всем, что в душах ныне. Но не сейчас, когда так и бурлит кровь от переживаний, что этот день принес.

Она расшнуровала и стянула с себя платье, изрядно запачканное и измятое. Будет Збыне работы, подумала, доставая аккуратно из ушей тяжелые серебряные серьги — единственное, в чем не могла отказать себе ныне, красивые, пусть и недорогие украшения. Плеснула холодной воды из кувшина в маленькую балею, стала мокрой тряпицей мыть лицо, шею и грудь, вздрагивая, когда холодные капли скользили по коже ниже, под тонкую ткань рубахи.

Тихий плеск воды вдруг напомнил Ксении совсем другой вечер, когда так же скользила мокрая тряпица по ее коже. Только пальцы, что держали ее, были другие — большие мужские пальцы. Те самые, что нынче днем сжимали багряный бархат платья…

Ксения раздосадовано кинула тряпицу в балею, расплескивая слегка при этом воду вокруг, едва сдерживая слезы, что навернулись глаза. Когда-то она дала себе зарок, что не будет более плакать, что не будет тосковать, но разве сердце способно держать клятвы, что дает разум? Именно сердце потянуло ее нынче в Бравицкий лес, заглушая голос разума, который твердил, что былое нужно оставлять былому, никак иначе.

Разве не смирилась она с тем, что их пути с Владиславом разошлись? Разве не начала новую жизнь, совсем непохожую на прежнюю, в которой нет места отныне тоске по минувшему? Зато он так легко позабыл ее, будто и не было ее вовсе в жизни его прежде. Она бы простила ему то, случись это после его женитьбы, объяснила бы нежеланием тревожить покой супружеский. Но что придумать ему в оправдание на то время, когда еще холостым ходил?

Она не смогла найти ни одной причины, как ни пыталась это сделать. Оттого и болело сердце ныне, глухо ныло в груди. Он клялся, что никогда не забудет ее, что она — его душа, а сам… Другая паненка. Не жена, подле него ныне. Значит, эту выбрал по сердцу, а не по долгу. Именно сердце выбирало…

Ксения прикусила губу, пытаясь удержать глубокий выдох, но он все равно вырвался с негромким всхлипом. Слезы сорвались с ресниц, капнули вниз на обнаженную кожу в вырезе рубахи. Она прижала руку ко рту, чтобы не разбудить спавшего в ее постели сына, присела у скрыни, прислоняясь лбом к ней. Почему она до сих пор не может забыть прикосновение его рук и мягкость его кожи, сталь его мускулов под своими ладонями, тепло его губ и, Святый Боже, даже его улыбку и взгляд? Почему руки другого мужчины кажутся ей чужими, а мимолетное касание — сродни предательству того чувства, что когда-то так жарко пылало в груди?

328