Обрученные судьбой - Страница 342

342

Следуя совету Ежи, Ксения снова приблизила к себе Лешко, но той близости, что была меж ними ранее, уже не стало. Она стала вдруг подмечать за ним иное, то, что раньше было скрыто от нее: тяжелый взгляд из-под бровей, так схожий с тем другим, который Ксения так долго не могла забыть. Взгляд Северского — напряженный, выжидающий, обвиняющий. А быть может, это ее разум играл с ней дурную шутку, сравнивая Лешко с тем, что когда-то причинил ей столько боли, долгое время заставлял ее делать то, что она желала, подавлял ее. Она порой кидала взгляд на большие ладони Лешко, сжимающие поводья, когда они пробирались через заснеженный лес, желая поохотиться на тетеревов и куропаток, и вспоминала всякий раз, как эти самые пальцы легли поверх ее руки, сжимающей самострел, как нажали на ее пальцы, призывая выпустить стрелу.

Ксения больше не верила ему так, как верила раньше. После того, что случилось, невольно ждала подвоха от него, искала некий скрытый смысл в его словах. А потом как-то замерла на месте, когда думала об этом. Теперь она понимала, как легко утратить доверие, и как эта утрата разрушает все, что некогда могло соединять двоих. И если она не верила больше Лешко, так переменилась к нему, то что будет думать Владислав, когда наконец узнает правду? В душу вползал страх, и ничем, никакими молитвами и убеждениями, что должно быть хорошо и никак иначе, как сказал ей на прощание Ежи, не было выгнать его оттуда.

— Ты больше не веришь мне, — как-то с горечью произнес Лешко, глядя на нее с тоской в глазах. Они ехали в это время из церкви, куда по сложившему порядку дня еще до рассвета поехала Ксения, бок о бок по этой снежной дороге к деревеньке пана Смирца.

Ксения взглянула на него мельком, не желая говорить о том, но он вдруг вырвался вперед и перегородил дорогу своим конем и ей, и гайдукам за ее спиной.

— Не отгораживайся от меня молчанием, скажи, как есть, я пойму, — попросил он тихо, чтобы не услышали холопы, которые по знаку Ксении отъехали чуть назад от них. — Все этот шляхтич, забери его в ад сам дьявол!

— Что ты говоришь? — отшатнулась Ксения, испуганно крестясь его речам, и Лешко сразу же переменил тему разговора, осознав свою ошибку.

— Прости меня, что заставил тебя стрелу ту пустить. Просто испуг меня взял за тебя, — тихо сказал он. — Вспомнил, как ты перепугалась тогда, в Бравицком лесу, вспомнил, как кричала, что беду тебе этот шляхтич принесет. Вот и рука потянулась сама… Пожелаешь, всеми святыми поклянусь, что не будет более того? Душой своей поклянусь, что никогда не поступлю так же, чтобы ни стряслось? Что, если и буду кому вред нести, то своими руками. Никогда более не запачкаю твоих ладоней белых ничьей кровью. Бес тогда попутал, не иначе, прости меня, Кася. Без твоей веры, без твоего расположения ко мне не жить мне никак, не выходит.

— Никогда не принудишь к чему бы ни было? — спросила Ксения, вспоминая о заповедях церковных. Да и тяжко было обиду в себе носить, хотя и забыть она не сразу сможет о том, что было. Простить-то может и сумеет, а из памяти стереть… И снова больно кольнуло в сердце при этой мысли, захотелось плакать от отчаянья.

— Клянусь в том, — ударил себя в грудь Лешко, и она кивнула коротко, объехала его, спеша вернуться на двор, чтобы обогреть заледеневшие ноги и руки от мороза, такого необычно жгучего для этого месяца.

А еще ей надо было поторопиться до конца дня светового съездить в вотчину пани Эльжбеты, что не приехала в это воскресенье забрать Анджея на мессу в костел да и уже почти тыдзень не появлялась на дворе пана Смирца. А ведь шла третья неделя Адвента, когда латиняне стремились не пропускать служб в костеле, пост ведь шел перед светлым праздником Рождества.

— Я тоже хочу поехать к пани Эльже, — попросился Анджей, возившийся до их прихода в гридницу с деревянными солдатиками и лошадками, сидя у печи на медвежьей шкуре. Он бросил игру, едва мать ступила на порог, подбежал к ней, стал ластиться к ней, как это всякий раз, когда просить о чем-то хотел ее.

— Нет, к пани Эльжбете я тебя не возьму, Андрусь, — отказала Ксения, и тот погрустнел. — Я не могу того сделать. Вдруг та снова захворала. Ты же не хочешь хворь поймать за хвост? Зато ты можешь пойти с Марысей и Петрусем к яру да на ледянке покататься. Пойдешь?

Анджей кивнул, довольный предложением матери, а потом вдруг нахмурился. Высокий лобик пересекли две складки.

— Мама, а дзядку на это Рождество приедет? — взглянул с надеждой на мать.

— Добро бы то было, Андрусь, — ответила Ксения, легонько дергая его за волосы. — Обещался нам дзядку насовсем приехать скоро на двор, да что-то нет его покамест. Кто ведает, может, после праздника приедет.

— Насовсем? Знать, не уедет никуда более дзядку? — переспросил мальчик. — Знать, всегда-всегда с нами будет?

— Всегда-всегда, — кивнула Ксения, выпуская Анджея из своих рук — он уже торопился к Марысе, что поможет ему надеть кожух да шапку на непослушные волосы, отведет к яру, где он будет лихо кататься вместе с Петрусем по пологому склону. А Ксения вдруг погрустнела, подумав о том, как долго что-то задержался Ежи, обещался приехать аккурат на этой седмице, да нет его до сих пор. Знать, не отпускает пока его Владислав от себя, не хочет расставаться со старым шляхтичем.

На дворе пани Эльжбеты было на удивление тихо. Принявший поводья лошадей у Ксении и Лешко холоп сказал тем, что пани уже шестой день не выходит из дома, но здрава ли она или больна, он сказать не берется, чтобы не обмануть ненароком. Ксения поспешила подняться по лестнице высокого крыльца каменного дома, постучать в дверь, пока Лешко оглядывал двор, словно опасаясь чего-то.

342